Увидев, что я не двинулся с места, она спросила:
– Что же ты?
– Нам и здесь хорошо.
– Да, но Эмма хочет уйти, а мама ждет тебя. Помоги мне спуститься, теперь я не боюсь. Дай-ка сюда твой платок.
Она сложила платок и сказала:
– Держи за этот конец, а когда тебе не хватит руки, чтобы помочь мне, я ухвачусь за другой.
Убедившись, что никто не видит, как она спускается, Мария проделала все очень ловко и уже у подножья утеса крикнула мне:
– А теперь ты!
Выбрав место пониже, я спрыгнул с камня на траву и предложил ей руку, чтобы идти домой.
. – Ну, а если бы меня не было, как бы ты спустилась, Дурочка?
– Сама. Я как раз собиралась, когда ты подъехал, но побоялась упасть. Очень уж сильный ветер. Вчера мы тоже взбирались сюда, и я отлично спустилась. А почему вы так запоздали?
– Заканчивали дела, которые можно было решить только па месте. А ты что делала все это время?
– Хотела, чтобы оно скорей прошло.
– И больше ничего?
– Еще шила… и много думала.
– О чем?
– О том, о чем только думают, но не говорят.
– Даже мне?
– Именно тебе.
– Почему?
– Потому что ты это и так знаешь.
– А читать не читала?
– Нет, мне грустно читать одной, а потом – мне надоели рассказы из «Домашнего чтения» и «Вечеров на ферме». Я хотела почитать «Аталу», но ты говорил, что там есть одно место…
И она побежала вдогонку за опередившей нас Эммой.
– Погоди, Эмма… Зачем ты так торопишься?
Эмма приостановилась и, улыбнувшись, зашагала дальше.
– Что ты делала позавчера в десять вечера?
– Позавчера? Ах! – воскликнула она, остановившись. – Почему ты спрашиваешь?
– Мне тогда было очень грустно, я тоже думал о том, о чем думают, но не говорят.
– Нет, нет, ты можешь.
– Что могу?
– Можешь говорить.
– Расскажи мне, что ты делала позавчера, тогда и я скажу.
– Мне страшно.
– Страшно?
– Вероятно, все это пустяки. Мы сидели с мамой на галерее, вон с той стороны, я осталась с ней, потому что она жаловалась на бессонницу. Вдруг мы услышали, как стучит окно в твоей комнате; я подумала, что его оставили открытым, взяла в гостиной свечу и пошла посмотреть, в чем дело… Глупость какая! Меня страх берет даже при одном воспоминании.
– Рассказывай же.
– Я открыла дверь и увидела, что на створке окна, а ее так и качало ветром, сидит черная птица величиной с крупного голубя. Она крикнула, я такого крика ни у одной птицы не слыхала. Свет, наверно, ослепил ее на минуту, но она тут же сорвалась с места и, пролетев над моей головой, крылом задула свечу, а я перепугалась и убежала. В эту ночь мне приснилось… Но что это у тебя такое лицо?
– Какое? – спросил я, не выдавая волнения, вызванного ее рассказом.