Все это произошло точно в тот час, когда мы с отцом читали злополучное письмо, а черная птица была та самая, что задела меня крылом по лбу во время ночной грозы, когда у Марии повторился припадок; та самая, что иной раз вгоняла меня в дрожь, кружа над моей головой после захода солнца.
– Какое? – повторила Мария. – Я вижу, что напрасно рассказала тебе.
– А ты не вообразила все это?
– Нет, не вообразила.
– Что же тебе приснилось?
– Это я не должна тебе говорить.
– А потом скажешь?
– Ах, может быть, никогда.
Эмма уже открыла дверцу в патио.
– Подожди нас, – крикнула Мария, – на этот раз в самом деле подожди.
Мы нагнали Эмму, и девушки, взявшись за руки, подошли к галерее. Мною овладел непонятный страх: я сам не знал, чего я боюсь. Но, вспомнив о предупреждении отца, я постарался взять себя в руки и проявлял величайшее спокойствие, на какое только был способен, пока не ушел к себе в комнату под предлогом, что надо переодеться с дороги.
Глава XXXV
Лучше бы мне было скрыть свою радость…
На следующий день, двенадцатого декабря, была назначена свадьба Трансито. Сразу же после нашего приезда Хосе известили, что в церкви мы будем между семью и восьмью утра. На венчание собирались мама, Мария, Фелипе и я, а Эмма решила остаться дома, чтобы приготовить подарки, которые надо было пораньше отправить в дом на горе и вручить новобрачным при возвращении из церкви.
Вечером после ужина сестра играла на гитаре, сидя на диване в конце галереи, возле моей комнаты, а мы с Марией разговаривали, опершись на перила.
– Тебя что-то тревожит, – сказала она, – но не пойму что.
– Может ли это быть? Разве ты не видишь, как я счастлив! Я только и мечтал снова быть рядом с тобой.
– Нет, ты стараешься это показать. Но я вижу то, чего никогда за тобой не замечала: ты притворяешься.
– Перед тобой?
– Да.
– Ты права. Очевидно, мне суждено притворяться всю жизнь.
– Нет, я не сказала – всегда, только сегодня вечером.
– Всегда.
– Нет, только сегодня.
– Вот уже сколько месяцев я всех обманываю…
– И меня тоже?… Меня? Ты меня обманываешь?!
Она старалась прочесть в моих глазах то, чего так боялась. Я рассмеялся, и она, смутившись, сказала:
– Объясни же мне.
– Не могу.
– Ради бога, ради… ради того, что ты больше всего любишь, объясни.
– Все и так понятно.
– Да нет же!
– Дай договорить: чтобы отомстить за то, что ты подумала, я бы никогда тебе ничего не сказал. Но ты попросила ради того, что, как ты, сама знаешь, я больше всего люблю…
– Я этого не знаю.
– Тогда считай, что я тебя обманываю.
– Нет, нет. Сейчас скажу. Но как я могу сказать это тебе?