Когда возмущенный гул стих, Кристина продолжила лекцию. Она еще много рассказывала о праздниках, религии, государственном устройстве, но я слушала в пол уха. Эта информация была для меня не нова — я слышала все это еще от Катиных учителей. Только сейчас мне стала понятна открытая неприязнь ко мне придворных. Я не просто была выскочкой, я была для них существом низшего порядка, набравшимся наглости настолько, что посмела поставить себя в один ряд с ними. Совсем в другом свете предстала выходка Виталя и поведение Алекса. Если до этого я еще планировала как-то выйти с ним на связь и попросить о помощи, то теперь и думать об этом забыла. Да и не пойдет он против Мартина. Не заступился же он за меня, когда принц мне оплеуху отвесил. Я судорожно вздохнула, едва сдерживая слезы. В последнее время они появлялись по любому пустяку. Еще и слабость эта постоянная, тошнота опять же все никак не проходила. Я была измучена морально постоянным страхом разоблачения и физически нежелающей отступать болезнью. Врача в нашем приюте не было, а вызывать кого-то извне директриса тоже не стала. Как оказалось выделяемых на содержание нашего заведения средств едва хватало на то, чтобы прокормить нас и кое-как одеть. Медицинская помощь нам не полагалась. Но она утешила меня тем, что как только я устроюсь на работу, я смогу потребовать у работодателя оплаты за прием у любого специалиста. Здесь с этим строго. Я ухмыльнулась. Конечно! У девушки по вызову голова болеть не должна!
Кстати, я зря беспокоилась насчет преподавательниц. Никто из них не всматривался в мое лицо, пытаясь сопоставить с разыскиваемой преступницей. Полиция, или как тут называются органы правопорядка, тоже не появлялась по мою душу, что одновременно удивляло меня и безмерно радовало.
Дни бежали за днями. Я начала привыкать к размеренной и безопасной жизни в приюте. Кроме лекций мы занимались уборкой, дежурили на кухне и у концентратора. После шокирующего заявления Кристины многие ходили подавленными. Тяжелее всего приходилось нашей чудачке Алисе. В коридорах больше не раздавался радостный смех, разговоры свелись к обсуждению несправедливости бытия. Одно радовало — нам совсем не задавали домашние задания. Вообще принцип был такой: хочешь — слушай, хочешь — нет, но присутствие на занятиях было обязательным.
Один раз девчонки, выполнявшие функции сиделки в то время, когда я была прикована к постели, застали меня врасплох. Сьюзи — единственная моя современница из Канады — во время ставших традиционными вечерних посиделок завела разговор о своем парне, оставшемся на Земле. Остальные тут же подхватили и развили тему. Девушки наперебой жаловались друг другу на судьбу-злодейку, разлучившую их с любимыми. Я помалкивала, сочувственно кивая в нужных местах. И все бы ничего, но тут Хельга возьми и спроси: