— Багоас! — пьяным голосом воскликнул македонянин, поднимая глаза. — Какая встреча! А ты разве не при Александре? Кажется, ты всегда готовил ему ванну.
Перс злобно поджал губы.
— Царь не желает никого видеть, — холодно отозвался он.
— Правда? — Гефестион икнул. — Тогда проводи меня к жене! — скомандовал он.
Евнух молча повел его в сторону комнаты Дрипетис. Перед входом македонянин остановился и повернулся к нему.
— Спасибо… Багоас, — он похлопал перса по щеке и, притянув к себе, поцеловал в уголок рта.
Затем грубо оттолкнув евнуха, он ввалился в спальню жены. Не ожидавшая его прихода Дрипетис, тихо вскрикнула и вскочила на ноги.
— Гефестион?.. — пробормотала она.
Македонянин сделал несколько шагов и свалился на кровать.
— Ну, что ты смотришь на меня такими испуганными глазами? — проговорил он. — Мужа своего никогда не видела?
Девушка сделала осторожный шаг по направлению к постели.
— Иди сюда, — приподнявшись на локте, Гефестион поманил ее к себе. — Не бойся.
Дрипетис покорно приблизилась и села рядом с ним.
— Ближе, — приказал он.
Она придвинулась.
— Еще ближе.
Царевна молча исполнила его приказ. Обняв ее за шею, Гефестион резким движением уложил жену на постель и начал целовать. Он был вдребезги пьян и поэтому плохо соображал, срывая с нее одежду и подчиняя своей грубой силе. И ему было абсолютно наплевать на то, что он просто-напросто причиняет ей боль.
Проснувшись на следующее утро, он и не подумал о Дрипетис, что спала подле него, свернувшись калачиком. Она проснулась сразу же вслед за мужем, но он даже не взглянул на нее. В его голове крутилась лишь мысль об Александре. Наспех приведя себя в порядок, он помчался в покои царя и друга…
Вспоминая об этих событиях спустя столько веков, Гефестион чувствовал на себе всю тяжесть вины перед бедной Дрипетис. Ведь он ничего ей не дал: ни любви, ни нежности. А она в свою очередь попыталась сделать хоть что-то, чтобы правда о его гибели все же раскрылась. У него в ушах звенел горький плач девушки, когда она прибежала в его комнату, растревоженная болезнью мужа. Она обливалась слезами и умоляла позволить побыть с ним, все говорила, что хочет ему о чем-то сказать… Гефестион схватился за голову. Дрипетис тогда ведь даже пыталась помешать ему выпить отравленное вино! Она всячески приставала к нему, пытаясь забрать чашу, а он грубо ее прогнал!
Македонянин упал на колени и закричал от отчаяния. Истина шаг за шагом открывалась ему, но, увы, он был уже не в состоянии что-либо изменить. И снова страшная ночь, почти такая же, как та, когда он очнулся после пяти веков сна. Гефестион до рассвета бился в истерике, не в состоянии совладать со своими страданиями. Но если в то, первое, утро он проснулся хоть со слабой, но все-таки надеждой, то этот новый день не принес ему ничего, кроме тьмы, на долгие годы окутавшей его душу.