Вот вымирает деревня, нищает, спивается. И половина домов тому подтверждение. Нет – одна треть. Нет, смотрю, – меньше. Есть захудалые хибары, на честном слове стоящие, клюкой подпертые. А есть как у Толи. Я зашел – сначала глазам не поверил. Обстановка городской квартиры, если не быть ярым поклонником пластмассового ремонта. А простора, а места! А печь русская посередине! На первом этаже – две комнаты да кухня большая да прихожая. Веранда – вполдома. На втором этаже – две комнаты, не маленькие тоже. Туалет в доме с канализацией да с горячей водой из бойлера – куда с добром. Вода из крана бежит кристальная – в колодец насос опущен погружной. Посреди всего великолепия сидит Толя за столом, уже вымытый от копоти тракторной, чистый. «Садись, – кричит, – пообедаем». Я отказываться, а жена его, Аня, – не отпустим, говорит, не принято по карельским обычаям, за порог ступил – за стол садись.
Если кто возьмется рассуждать из столичных или иностранных жителей о том, какая рыба всего вкуснее – обманется наверняка, себя и других в заблуждение введет. Будет лосось поминать, тунца какого-нибудь или, не приведи господь, – макрель с торбоганом. Кто сига вспомнит – уже ближе, почет ему и уважение. Но уж ряпушку никто не назовет. Местная она рыбка. Вкус такой, что пальцы свои и соседские оближешь. Это – если жареная. А если с лучком да юшкой на сковороде – опять же по-карельски, – тут не язык проглотишь, вся голова через рот вовнутрь завернется вслед за убегающим вкусом. В городе на рыбном рынке ряпушку часто продают, онежскую да ладожскую. Мелковата она, килограмм вычистишь – замучаешься. Тут у Толи жена сковороду на стол поставила – а там четыре рыбины уместились. Мне трудно сдержаться было.
– Толя, – говорю, – где рыбы такой наловил?
– А, нет, не стало рыбы совсем, мало, – орет, – да и это некрупная! Совсем плохо стало с рыбой!
А глаза маленькие такие, хитрые.
Поели, поговорили.
– Я не пью совсем, – Толя говорит, – раньше было. Но дурной становился, ни дела, ни работы, ни семьи не видишь. Совсем бросил. Потом покажу тебе, как свиньи живут спившиеся.
– Жалко их? – спрашиваю.
– Всех не нажалеешь. Сам тоже думать должен. А то жрут да спят. Я бы тоже так хотел, – а куда, работать нужно.
Стали торговаться за участок.
– Двадцать тысяч. – Толя говорит, – хорошая земля, внизу, видел, распахано поле было. Весь участок – полгектара. Дом вот этот самый стоял, перенес потом.
– А чего перенес? – спрашиваю.
– Да егерем хотел работать раньше, не получилось. А теперь в деревне сподручнее. Потом покажу – сам увидишь. Тут у меня земля тоже неплохая, – и жмурится как кот.