Пан Голковский, весьма поднаторевший в искусстве добиваться лихим гусарским наскоком благосклонности девиц и дам, охраняемых всякими там отцами, братьями и даже мужьями, конечно же, ожидал услышать от лейтенанта некую отговорку, и уже приготовился дать ему достойный ответ. Однако слова, произнесенные офицером вервольфов, поставили пана Анджея в тупик. Дамы, с которыми Голковский привык иметь дело, отговаривались чем угодно – болезнью, трауром, обетом покаяния, но только не ночным разведрейдом в стан неприятеля! Ротмистр некоторое время пребывал в растерянности, не зная, что возразить этому спокойному и уверенному в себе офицеру, порушившему все его планы и надежды одним ловким выпадом. Но пан Голковский недаром был командиром гусар – стремительной легкой кавалерии, а также искусным фехтовальщиком, и быстроты реакции ему было не занимать.
– Пан лейтенант, как офицер и дворянин я не могу допустить, чтобы после столь тяжелого похода прекрасная пани рисковала своей жизнью, лично отправляясь в разведку. Доложите пани, что я готов предоставить в ее распоряжение свою разведгруппу во главе с весьма опытным и проворным поручиком, которому она сможет поставить любую задачу.
Теперь настала очередь растеряться офицеру верфольфов, также не ожидавшему от пана ротмистра подобного ответа. Но когда после секундного колебания лейтенант, открыл было рот, чтобы высказать свои возражения, его внимание, как и внимание пана ротмистром, отвлекло внезапное появление на поле военно-любовных маневров новых действующих лиц.
Из-за крайних палаток основного лагеря, находившихся на некотором отдалении от бивуака вервольфов, показалась весьма внушительная процессия из двух десятков рейтар в парадных мундирах. Возглавлял процессию не кто иной, как полковник фон Фаренсберг собственной персоной. Очутившись на открытой местности, полковник махнул рукой, и сопровождавшие его рейтары, бывшие, как тут же выяснилось, музыкантами полкового оркестра, ударили в литавры, барабаны и задудели в трубы, разрушив без остатка романтическую вечернюю тишину. Полковник, как и положено опытному полководцу, мгновенно произвел рекогносцировку, оценил обстановку и направил свою колонну не к каким-то там часовым, а сразу к стоявшему чуть поодаль лейтенанту, начальнику караула. Лейтенант и находившийся рядом с ним пан Голковский проявили завидную выдержку и, сохраняя внешнее спокойствие, молча взирали на приближающегося к ним бравого полковника. Хотя, конечно, в душе они оба высказывали в его адрес отнюдь не те пожелания, каковые предписываются христианской моралью.