Клеопатра (Хаггард) - страница 138
Другой голос отвечал ему: «Еще нет! Подождите! Он искупит зло, не вычеркивайте имя Гармахиса, сына земли, из книги живых Той, что вечно была, что есть и что будет всегда! Страданием он смоет свой грех!»
Очнувшись, я увидел, что лежу в своей комнате в дворцовой башне. Я был так слаб, что не мог поднять руку, и жизнь билась у меня в груди подобно умирающему голубю. У меня не хватало сил, чтобы повернуть голову или пошевелиться, но на душе было такое ощущение, будто все плохое осталось позади, черная беда миновала и на меня снизошел покой. От огня в светильнике у меня заболели глаза. Я закрыл их и в тот же самый миг услышал шуршание женской одежды на лестнице и быстрые легкие шаги, которые слишком хорошо знал. То была поступь Клеопатры!
Она вошла в комнату и медленно подошла к моему ложу. Я ее не видел, но почувствовал ее приближение. Мое чуть теплящееся сердце судорожно сжималось от каждого ее шага, и во мне вступили в борьбу, терзая мою душу, восставшие из темноты сна, подобного смерти, моя любовь к ней и моя ненависть. Она склонилась надо мной, я почувствовал на своем лице ее сладостное дыхание. Я даже слышал, как бьется ее сердце! Она наклонилась еще ниже, и ее губы нежно прикоснулись к моему лбу.
– Несчастный! – прошептала она. – Несчастный, ты совсем слаб, ты умираешь! Судьба жестоко обошлась с тобой. Ты был слишком хорош, но на беду встретил такую, как я, и… стал жертвой, которую я вынуждена принести в политической игре! Ах, Гармахис! Это ты должен был вести эту игру и диктовать свои условия. Эти жрецы-заговорщики обучили тебя всем наукам, но не научили человеческим отношениям, не дали защиты от непобедимого напора законов природы. И ты ведь действительно любил меня всем сердцем. Ах, я знаю это! Как настоящий мужчина, ты полюбил глаза, которые, подобно огням на пиратском судне, заманили твой корабль и потопили его. И ты слепо любил, страстно целовал те уста, которые ложью иссушали твое сердце и даже говорили тебе: «раб»! Что ж, игра была честная, ведь ты хотел убить меня и сделал бы это, если бы смог, и все же мне жаль. Ведь ты умираешь, и это мое прощание с тобой. Никогда больше мы не встретимся с тобой на земле, и, наверное, это хорошо, потому что, кто знает, если бы ты выжил, как бы я поступила с тобой, когда моя доброта и мимолетная нежность пройдет? Ты умираешь – так мне говорят эти ученые глупцы, и они дорого заплатят мне, если позволят тебе умереть! Где же мы с тобой встретимся снова, когда настанет и мой час? Там, в царстве Осириса, мы будем с тобой равны. Нужно подождать совсем немного, несколько лет, а быть может, и дней или даже один день, и мы снова будем вместе. Но, зная, какая я, как ты меня теперь встретишь? Нет, и в том мире, так же, как в нашем, ты все равно должен любить и почитать меня, ибо обиды и раны не могут убить такой бессмертной любви, как та, что горела в твоем благородном сердце. Лишь презрение может, подобно кислоте, вытравить любовь такого сердца и явить истину любимой во всей ее презренной наготе. Ты должен по-прежнему любить меня, Гармахис, ибо, какими бы страшными ни были мои грехи, при всех пороках у меня большое сердце, и я не заслужила от тебя презрения. Как бы я хотела любить тебя так же сильно, как ты любил меня! И я почти почувствовала этот огонь, когда ты победил тех стражников, и все же… Как видно, чего-то в этой любви не хватило.