– Между жалостью и любовью нет разницы, Хармиона. Неисповедимы пути женской любви, и ты сама это доказала, мне о том известно. Однако, чем возвышеннее любовь, тем глубже пропасть, в которую она может низвергнуться… А потом опять подняться до небес и снова пасть. Бедная женщина! Ты – всего лишь игрушка своей собственной страсти, которая заставляет тебя быть то нежной, как рассветное небо, то жестокой и безжалостной, как море, когда ревность сжимает твое сердце. Что ж, так мы, женщины, устроены. Скоро, когда все это закончится, у тебя не останется ничего, кроме слез, раскаяния и… воспоминаний.
И она вышла из комнаты.
Глава XIV
О нежной заботе Хармионы, о выздоровлении Гармахиса, об отплытии флота Клеопатры в Киликию и о разговоре Гармахиса с Бренном
Клеопатра ушла, и какое-то время я молча лежал, собираясь с силами, чтобы заговорить. Хармиона подошла ко мне, встала надо мной, и я почувствовал, что мне на лицо упала большая слеза, выкатившаяся из ее темных глаз, словно первая крупная капля дождя из грозовой тучи.
– Ты уходишь от меня, – прошептала она. – Уходишь туда, куда я не могу за тобой последовать! О Гармахис, с какой радостью я отдала бы свою жизнь, чтобы вернуть твою!
Тут наконец я смог приоткрыть глаза и кое-как пробормотал:
– Умерь свою печаль, дорогой мой друг, я еще жив. И вообще-то, честно говоря, я даже чувствую, будто у меня в груди затеплилась новая жизнь!
Она радостно вскрикнула. Никогда я не видел ничего более прекрасного, чем та перемена, которая произошла с ее заплаканным лицом. Это преображение было подобно тому, как первые лучи солнца озаряют серость печального часа, отделяющего ночь от рассвета. Ее милое бледное лицо вмиг порозовело, затуманенные глаза засияли, как звезды, и сквозь потоки слез проявилась счастливая и удивленная улыбка – так морские волны, бывает, начинают весело играть бликами, когда воду целуют лучи восходящей луны.
– Ты будешь жить! – воскликнула она, падая на колени рядом с моим ложем. – Ты живой… А я так боялась, думала, тебя уже нет! Ты вернулся ко мне! О, что же я говорю? Какая же я глупая! Это все оттого, что я так много ночей провела у твоего ложа! Нет, не говори ничего, Гармахис, тебе нельзя говорить. Спи, набирайся сил, тебе нужен покой. Больше ни слова, я приказываю тебе, слышишь? Где зелье, которое оставил этот длиннобородый болван лекарь? Нет, не надо никакого зелья! Все, Гармахис, спи. Спи! – Она приблизилась ко мне, положила свою прохладную ладонь мне на лоб, повторяя шепотом: – Спи! Спи!
Когда я проснулся, она все так же была рядом со мной, только сквозь окно лился утренний свет. Она сидела, подогнув колени, ее ладонь лежала у меня на лбу, а голова, вся в волнах курчавых волос, покоилась на вытянутой руке.