Поль так никогда и не узнал правды об Анни.
Как и о Камилле: он либо ни о чем не догадался, либо не захотел это обсуждать. И наверняка жил с этой ужасной неопределенностью: чем дальше, тем больше в его дочери проглядывали — то явно, то едва уловимо — черты любимой женщины, подобно дразнящему призраку, который поселился там, где ему совсем не место. Его любовница — в его дочери. Невыносимое смешение.
Но не думайте, бывали дни, когда мы составляли по-настоящему счастливую семью. Более того, их бывало довольно много. И нам тоже досталось немало радостей, настоящих, неомраченных, когда мы вместе весело, заразительно хохотали.
А потом родился Пьер — светлое пятно в нашей жизни. Пьер — мой сын. Наш сын — Поля и мой.
Когда я поняла, что беременна, я горячо обняла Камиллу, как будто это она подарила мне этого ребенка. Я была твердо уверена, что Пьер появился на свет благодаря ей. Без нее Пьера не было бы, он родился потому, что я его не ждала, как ждут многие бесплодные женщины.
Но тут сыграли роль и усилия Поля… а потом его срывы.
Он начал пить.
Я не хотела признаваться себе, что это неспроста, что это связано со всем, что произошло. Он так и не забыл Анни. И отправился погибать в Индокитай. Дети страшно горевали. И я тоже — гораздо больше, чем ожидала. Камилла выросла и стала очаровательной молодой женщиной, яркой и увлеченной. Не столько самой жизнью, сколько своей работой, которая всецело захватила ее. Она стала издательницей. Когда она объявила мне, что ждет ребенка, я сперва подумала, что речь идет о выходе новой книги.
Но внезапно, после долгих лет, когда на меня лишь изредка накатывали приступы легкой депрессии, все демоны, жившие в моей душе, пробудились и подняли голову, и я с ужасом поняла, что прошлое не умерло.
А я-то имела глупость думать, что такой поступок, как мой, может безнаказанно сойти с рук.
Меня охватил леденящий ужас перед новым рождением, перед появлением нового звена в этой цепи.
Я не хочу еще раз переживать то, что уже пережила, не в том я возрасте. К тому же не хочу видеть, как моя ложь обретает новое лицо. До сих пор она касалась лишь одного человека — Камиллы.
Я никогда не думала, что моему обману суждено меня пережить. Ложь отличается тем, что должна быть раскрыта, разоблачена, она не должна перерождаться в правду — окончательную, непоколебимую, непреложную. В правду людей, у которых вся жизнь впереди и которым неведомо прошлое. Я не имею права лишать корней всех тех, кому суждено родиться. Чтобы жить по-настоящему, люди должны знать, откуда они взялись: когда я думаю о положении Камиллы, я еще больше в этом убеждаюсь.