Это началось сразу после их свадьбы: ей было девятнадцать лет, ее мужу — двадцать. Внезапная смерть родителей потрясла их обоих до глубины души. Они были несчастны, и, кроме того, на них обрушилась целая лавина обременительных дел и обязанностей. Ее муж не пожелал брать на себя управление семейным достоянием — поместьями, землями, предприятиями, — он решил все продать. Уже в те времена он мечтал о карьере журналиста. Они потратили долгие месяцы на улаживание всех проблем, и это не позволяло им думать о чем-либо другом. Но настал момент, когда в них заговорил инстинкт продолжения рода: к чему такое огромное богатство, если его некому завещать?
Поначалу она не слишком тревожилась. Все женщины ее круга уверяли, что нужно просто немного терпения, что природа возьмет свое, это вопрос нескольких месяцев. Кроме того, у них только что погибли родители, такой страшный шок тоже нельзя сбрасывать со счетов.
Но прошло больше двух лет, а природа все „не брала свое“. Другие пары, вступившие в брак одновременно с ними, уже имели по ребенку, а некоторые и вовсе ждали второго. Мадам М. совсем отчаялась. Она пробовала самые тяжелые курсы лечения. Принимала снадобья, которые готовила сама, но и они не помогали. Тогда она стала подвергать себя процедурам, скорее похожим на самоистязание. Но все попытки оказались тщетными, ей так и не удалось забеременеть. Некоторые подробности ее рассказа были ужасны. Вот почему она и поселилась в „Лескалье“. Чтобы избавиться от этих жутких воспоминаний.
Когда она наконец выговорилась, губы ее посинели, а вода в ванне совсем остыла. Софи стучала в дверь: обед тоже остыл. Мадам М. встала на ноги, и я не смогла удержаться от взгляда на ее тело: кожа ниже талии была вся в шрамах. Они уже побледнели, но я-то видела, что это следы от ударов хлыста, нанесенных ею самой. В какой-то книге она вычитала совет: „Чтобы разбудить дремлющие органы, следует бичевать себя до крови, особенно ягодицы и внутреннюю сторону ляжек“. Я не понимала, как она могла решиться на такую пытку, и задала ей этот вопрос. Она ответила ледяным тоном: „Потому что это единственное средство, помогающее бесплодным женщинам“. Никогда еще она не смотрела на меня такими недобрыми глазами. Помню, в ту минуту я подумала, что она вовсе не считает меня „достойной ее любви“, как она всегда уверяла.
Мы сели за стол. Ни у нее, ни у меня не было аппетита, но мы заставили себя есть — это хотя бы позволяло нам не разговаривать. Мне казалось, теперь я лучше понимала ее. Ведь у меня не было ни брата, ни сестры, и мне недоставало их так же, как ей недоставало ребенка, которого она не могла родить. Я попыталась утешить ее, сказав, что когда-нибудь у нее все получится, — вот и мои родители ждали много лет, прежде чем я родилась. Она даже не ответила и продолжала есть, замкнувшись в угрюмом молчании.