На следующее утро он твердо заявил, что хочет дождаться прихода Анни.
— Могу себе представить, что ты способна теперь наговорить этой девчонке.
Он ждал ее прихода, глядя в окно гостиной. Я сидела тут же, в кресле. Не успела отвориться входная дверь, как он уже выскочил в холл, бросился ей навстречу, и я услышала его слова:
— Я ей сказал, что ты не беременна и что я это понял по занавеске, развевавшейся в окне, как мы и условились.
Они оба вошли в гостиную. Поль был бледен и разгневан. Он продолжал говорить, обращаясь к Анни и тыча пальцем в мою сторону:
— Она ничего не желает слышать. Она хочет, чтобы мы продолжали. Я не в силах ее урезонить, скажи хоть ты ей, скажи, что это невозможно!
Анни как-то странно взглянула на него:
— Но я согласна.
Мы с Полем даже не сразу поняли, что она имеет в виду.
— Я согласна продолжать до тех пор, пока у нас не получится.
Анни произнесла это самым что ни на есть спокойным тоном. Мой муж отшатнулся от нее так, словно обжегся. Он выглядел совершенно растерянным. Потом он обвел глазами комнату в поисках своего портфеля, вспомнил, что поставил его у стены под окном, ринулся к нему, схватил на ходу и вышел. Этот мелодраматический уход напоминал сцену из какого-нибудь Фейдо[11], и, несмотря на ощутимое напряжение, мы с Анни не смогли сдержать улыбки. В остальном ситуация не требовала никаких комментариев, и Анни разрядила атмосферу в своей всегдашней естественной манере, протянув мне глянцевый журнал и мягко сказав: «Садитесь и почитайте рядом со мной, я хотела бы еще немного поработать над картиной». Итак, мы могли возобновить наше привычное общение.
Зато с Полем мы вообще перестали разговаривать. Ужины проходили в гробовом молчании. Даже Софи — и та не осмеливалась вставить слово. Обычно она сопровождала поданные блюда короткими комментариями, например: какая удачная мысль пришла ей в голову — не чистить баклажаны; шкурка придает им пикантную горчинку; или: как хорошо, что она прибежала на рынок пораньше и оказалась первой в очереди, иначе эту сочную курочку перехватила бы соседка… Софи была очень жизнерадостной особой, но мрачное настроение хозяев подействовало и на нее.
А я пребывала под гнетом своего наваждения, которое, как и свойственно наваждениям, убивало все. Поль обязан был дать мне ребенка любым способом, и я в конце концов приняла худшее решение в своей жизни — перестала пускать его в свою постель. Мне хотелось, не мытьем так катаньем, заставить его спать с Анни: если его разум восстает против этого, то тело рано или поздно возьмет свое. Я толкнула Поля в чужие объятия с садизмом заклятого врага, забыв, что я его люблю.