Джозайя покачал головой, сознавая, что эта веселая перебранка нарушила его планы: он-то собирался без всяких разговоров отправить Элинор на помост и сразу заняться делом.
– Тогда давайте начнем. – Он подал ей руку, чтобы проводить к дивану.
– Сегодня освещение лучше? – спросила она.
– Не намного. Но я добавил еще свечей и решил больше не терять времени. – Нарастающее чувство беспокойства подгоняло его. К тому же со зрением сегодня было получше, и он испытывал непреодолимую жажду рисовать, касаться кистью холста.
Джозайя решил, что будет работать, пока сможет. Будет работать только при свете свечей, а если потребуется, использует свое воображение, чтобы завершить то, в чем не смогут помочь глаза.
Элинор приняла нужную позу и расправила юбки.
– Тогда я очень постараюсь не двигаться, мистер Хастингс.
– Позволите? – спросил он, указав на ее волосы.
– Да, пожалуйста.
Он поправил несколько локонов, ослабив шелковистую массу на затылке, а потом заколол волосы черепаховым гребнем, чтобы создать вдохновляющий образ женщины, не совсем свободной.
– Вот так…
Сознавая, что никакая решимость не заглушит воздействия сирены на его чувства, Джозайя поспешил занять место перед холстом.
– Я готова, мистер Хастингс, – мягко сказала Элинор.
«Видит Бог, я тоже».
Вчерашний поцелуй был для нее мечтой.
Элинор прикладывала все усилия, чтобы чувствовать себя спокойно и воображать, что сидевший напротив мужчина не вызывает в ней жара каждым пристальным взглядом своих карих глаз.
Ей уже начал нравиться резкий запах скипидара и льняного масла, и она давно гадала: почему на одежде Джозайи всегда пятна краски? «Наверное, все внимание художника поглощено делом, творческой задачей, поэтому он и не замечает, где оказываются его локти. Возможно, он забывает о своей физической сути и целиком уходит в таинственный процесс, который мы, обычные люди, не можем постичь, как не замечаем те цвета и оттенки, которые Джозайя, как он рассказывал, увидел еще ребенком».
Стоявшая рядом с диваном жаровня не могла разогнать холод в студии, но Элинор было вполне комфортно в слоях шелка и бархата. Не говоря уж о жарких и сладостных волнах удовольствия, которые пробегали по ее телу при каждом воспоминании о поцелуях Джозайи.
Вчера он попросил ее проявить милосердие, и она, ошеломленная, послушно ретировалась в «Рощу». Однако потом поняла: несмотря на ее ужасную выходку, Божьей кары не последовало, небо не разверзлось, не случилось ни грома, ни молнии, и, что самое потрясающее, не было никаких внешних признаков ее внутренней трансформации.