Филипп как завороженный смотрел на губы Абигайль и ел булочку. Скоро его маленькое тельце расслабилось, энергия его покидала. Веки опустились, рука, все еще сжимавшая булочку, упала на подушку. Абигайль еще минуты две продолжала рассказывать, пока его дыхание не сделалось глубоким, ровным и мирным. Свеча отбрасывала мягкие отблески на его круглую гладкую щечку.
– Они выглядят такими невинными, когда спят, – тихо произнесла Лилибет, откидывая волосы со лба мальчика. – И я сразу начинаю чувствовать себя виноватой за то, что злилась.
– Ты злилась? – спросила Абигайль. Лилибет, повернувшись к ней, увидела, что та искренне удивлена.
– Да, конечно.
Абигайль выпрямилась и улыбнулась ей – широкой улыбкой на овальном личике.
– Всегда уравновешенная Лилибет. Не думаю, чтобы я хоть раз в жизни видела тебя разозлившейся.
Лилибет посмотрела на спящего сына.
– Постоянно, – сказала она. – Я злюсь постоянно. Просто научилась скрывать это.
– Не нужно ничего скрывать, – отозвалась Абигайль. – Мы поймем.
«Нет, не поймете, – подумала Лилибет. – Весь этот гнев, все грешные, безнравственные эмоции, которые удерживаются сетью, сотканной из тончайших переплетающихся нитей. Они натягиваются и больно режут, но каким-то образом сдерживают давление. Ты совсем ничего не поймешь, Абигайль, моя простодушная девственница».
– Ты злишься на него? – робко спросила Абигайль. – На лорда Сомертона?
– Конечно, нет, – солгала Лилибет. – Не знаю, почему ты такое спрашиваешь.
– Я же не дура, Лилибет. И то, что не замужем, не значит, что я ничего не слышу. А уж если мы пробежали половину Европы, лишь бы уйти от него…
– Подслушиваешь.
– Конечно, подслушиваю. Нет лучшего способа узнать то, о чем тебе иначе не расскажут. – Абигайль немного помялась, затем потянулась и притронулась к руке Лилибет. – Прежде всего, я знаю, что он настоящее животное.
– Он мужчина.
Абигайль стиснула ее ладонь.
– Когда мы завтра доберемся до замка, ты почувствуешь себя лучше. Подумай только – мы целый год будем предоставлены сами себе! Ты будешь в безопасности, среди друзей. Никто не пройдет мимо Александры. И все как-нибудь наладится.
– Да, конечно. – Лилибет убрала руку и беспокойно подошла к креслу с подголовником, стоявшему в углу. Оно смотрелось не на месте возле грубо оштукатуренной стены, словно его оставил тут какой-то англичанин-путешественник, не сумевший заплатить по счету, но возивший с собой кресла с подголовниками, обитые омерзительной желчно-зеленой тканью. Она опустилась в кресло и устремила взгляд на спящего сына. – Иди вниз, Абигайль. Я присмотрю за ним.