— Тогда зачем им моя подпись? К чему весь тот ритуал вербовки?
— Так им спокойнее, девочка, — она изящно повела плечом. — И пусть себе…
— Паулина, я чувствую себя обманутой проституткой.
— А я, Валечка, пытаюсь вспомнить хотя бы час своей жизни без этого ощущения.
— Ваш цинизм отвратителен, Паулина!
— В той же степени, что и твой идеализм, Валечка.
— От моего идеализма ничего не осталось! Неужели вы не видите?!..
— У тебя, дорогая моя, как и у всех советских людей, незаживающий комплекс самоуничижения, — вздохнула Паулина и закинула точеную ногу на ногу. — А если вдуматься и не распускать себя, то все ведь не так плохо, как кажется…
— Да что вы говорите?!
— Во-первых, ты все еще жива, что крайне удивительно, учитывая известные мне обстоятельства. Во-вторых, ты по-прежнему красивая и даже эффектная женщина, твой обаяшка-супруг, слава Богу, идет на поправку и в скором времени встанет на ноги. В-третьих, у тебя два прекрасных мальчика, замечательная свекровь…
— Как расценивать ваш монолог, Паулина? Начало психологической обработки перед ответственной операцией?
— Так кто же из нас циничен, милая?
— Почему Моссад обратился к вам? — не обращая внимание на ее подковырки, спросила я. — Они что, не в силах справиться самостоятельно?
— Тот самый случай, когда все наоборот, Валя.
— Хорошо, допустим… — Я почувствовала, как где-то позади, в районе затылка, начинают покалывать мелкие иголочки. — Зачем вам мои семейные проблемы?
— Кого ты имеешь в виду, Валечка, говоря «вам»? — Спокойно уточнила Паулина. — Меня лично или Центральное разведывательное управление США?
— Разве это не одно и то же?
— Я на пенсии уже три года.
— Ну, естественно, — кивнула я. — И Якоб впустил вас на явку Мосада по предъявлении пенсионной книжки.
— Я подписала временный контракт с фирмой… — Паулина в очередной раз изящно повела плечом. Ей наверняка кто-то сказал, что этот жест придает особую пикантность. — Так что, пенсионной книжки не потребовалось.
— Соскучились по работе?
— В гробу я ее видела! — в случае необходимости Паулина очень эффектно вкрапливала в свой вычурный лексикон потомственной аристократки уличные выражения.
— Застойный тромбофлебит? Финансовые проблемы? Адреналин перестал поступать в распухшие от артрита конечности?
— Не старайся быть хамкой больше, чем есть…
— Простите меня… — В тот момент я в самом деле ощутила нечто похожее на угрызения совести. В конце концов, в свое время эта экстравагантная дама не сделала мне ничего плохого и даже многому научила. — Просто я провела две замечательных недели в Париже, Паулина. И теперь точно знаю: когда Хемингуэй сочинял в кафе «Праздник, который всегда с тобой», он, к сожалению, имел в виду не меня…