Однажды, возвращаясь вместе с Клер и капитаном Вяземским после особенно трудного поручения, она столкнулась с французским офицером.
— Извините меня.
Не ответив, она прошла мимо.
— Леа!
Она остановилась, как вкопанная…
Он был здесь, перед ней, правда, выше ростом, чем в ее воспоминаниях. Она забыла, как светел его взгляд, а его рот…
Не было больше ни руин, ни бродячих скелетов, ни брошенных детей, ни крови, ни мертвецов, ни страха. Он был тут, живой, такой живой в ее объятиях. Почему он плачет? Он сошел с ума: плакать в такой день! Разве она тоже плачет? Она плакала и смеялась одновременно, и все вокруг них тоже.
Мисту, подошедшая вместе с Жаниной к ним, всхлипывала, не стесняясь и бормоча:
— Любовь — это прекрасно.
— Бедный Мак-Клинток, — заметила Жанина.
Клер стиснула руку своего прекрасного капитана.
— С мая я вас везде ищу, — шептал Франсуа в ее волосы.
— Я ничего не слышала о вас, я уж думала, что вы погибли.
— Ваши сестры не сообщили вам, что я заходил к ним в Париже, чтобы увидеться с вами?
— Нет, — пробормотала Леа, всхлипывая.
Мисту протянула ей свой носовой платок.
— Не оставайтесь здесь. Если патрон вас увидит, вам не поздоровится. Он всегда на страже нравственности своих девиц. Идите сейчас за нами в английский клуб.
— Жанина, ты помнишь Франсуа Тавернье?
— Помню ли?!. Благодаря ему у меня была лучшая в моей жизни встреча Рождества! Здравствуйте, майор, рада вас видеть.
— Здравствуйте, мадемуазель.
— Пошли, девочки, отчитаемся. Не думайте, что вы так просто отделаетесь. До скорого, майор.
Оставшись одни, двое мужчин посмотрели друг на друга и в итоге договорились встретиться в восемь часов вечера в английском клубе.
Все те, кто видел, как танцует и смеется Леа в этот вечер, поняли, что у них нет ни единого шанса. Мак-Клинток смотрел на нее с грустью. Мисту заметила это и подошла к нему.
— Не хмурьтесь так, полковник. Лучше пригласите меня потанцевать.
Когда подруги столкнулись на площадке, Леа послала ей признательную улыбку.
Франсуа обнимал ее с такой силой, что ей трудно было дышать. Но ни за что на свете она бы не протестовала. Они танцевали молча, для чувства не надо было слов. Они скользили, не думая о своих движениях, инстинктивно подчиняясь музыке, машинально меняя ритм, слившись в одно целое. Как и в Париже когда-то, они продолжали танцевать, когда музыка уже стихла. Смех и аплодисменты вернули их к действительности. Выпив несколько стаканчиков, они покинули клуб.
Вечер был тихий и ясный. Они сели в джип, оставленный около выхода, и долго ехали в молчании через руины, пересекли парк, где при белесом свете луны изуродованные и обгоревшие стволы напоминали армию на марше. Франсуа остановился на Шарлоттенбургерштрассе.