Стойкий запах сухого табака и свежескошенной травы хлынул на них, окончательно распалив их чувства. Он бросил сумку и оружие, сорвал с себя куртку и толкнул Леа в сено. Они упали вместе, борясь в поисках тела друг друга, в нетерпении соединиться. Они сделали это без радости, в яростном отчаянии, вырывавшем из их груди крики. Потом жгучий восторг затопил их, поднимая, как мощная волна, которая увлекла их на простор, прежде чем отбросить назад, разметавшихся и ненасытных на деревенском ложе.
— Раздевайся.
Не спуская с нее глаз, он стащил с себя одежду. Голый, он пошел припереть дверь своей винтовкой. Теперь он хотел, чтобы больше ничего им не мешало. Он хотел вволю насладиться ее прекрасным телом.
Когда великий голод, истомивший ее, был наконец утолен, уже давно миновал полдень. Они не произнесли никаких слов, кроме слов любви, таких банальных от вечного повторения. Раздались удары в дверь. Быстрым движением он схватил свою винтовку.
— Что такое?
— Командир, это я, Фино. Мне сказали, что вы здесь.
Тавернье положил винтовку и начал одеваться.
— В чем дело?
— Командир, нам надо отправляться, если вы не хотите пропустить свой самолет.
— Который час?
— Четыре часа.
— Черт возьми! Вы не могли придти раньше?
— Но, командир, никто не знал, где вы!
Леа, по-прежнему нагая, смотрела на Франсуа.
— Ты уходишь?
— Я воспользовался командировкой в этот район, чтобы отыскать тебя. В Монтийяке никто не знал или не хотел мне сказать, где ты. К счастью, я вспомнил о мадам Лафуркад и ее сыновьях. Максим позвонил по телефону, и… я нашел тебя.
— Ты уже уходишь?
— Да, но я вернусь.
— Командир!
— Иду!
— Франсуа!..
— Тише, малышка… не кричи, не плачь. Все будет хорошо, война скоро закончится.
— Но… у нас не было времени поговорить о нас!
— Я знаю, сердце мое, мы побеседуем позже.
Он поднял ее и держал, прижимая к себе, такую хрупкую в своей наготе.
— Обними меня…
— Командир!
Когда он отстранился от нее, привкус соли остался на его губах. Он не мог разобрать, чьи это были слезы, его или ее.
Подталкивая своего шофера, он преодолел подъем до двора фермы, где его ждал старый черный «мерседес», в который он прыгнул. Машина тронулась. Франсуа обернулся. На ступеньках крыльца молодая женщина, похожая на Камиллу д'Аржила, держа за руку маленького мальчика, махала ему рукой.
Ночью Франсуа Тавернье поднялся на борт самолета британской армии, взявшего курс на Лондон.
Когда Леа вернулась из табачной сушильни, Камилла нежно ее обняла и сказала только:
— Тебе повезло.
Они вернулись на ферму, держась за руки.
В конечном счете Леа была создана для этой подпольной жизни, лишенной комфорта, даже если время от времени она жаловалась на грубость обстановки и на тесноту. Камилла, наоборот, никогда не жаловалась, но начинала страдать от этой грубой жизни. И кроме того, она опасалась нападения на их лагерь. Здоровье ее улучшилось, но иногда она была так слаба, что с трудом передвигалась. Ее поддерживали вера в Бога и мысль о своем муже.