Женщин он опасался.
Нет, не совсем верно, он опасался женщин, одержимых идеей мести… или в принципе одержимых идеей? Себастьян на секунду задумался, потом попросту отмел этот вопрос, как не имеющий принципиального значения. В данном случае одержимость была весьма конкретного вида.
— Вы позволяете себе слишком многое…
— А вам, тетушка, ничего? Знаете, а ведь вы к отцу несправедливы. Он ведь пытался выдать вас замуж…
— За гишпанского старика?
— За очень состоятельного гишпанского нобиля. А возраст… помилуйте, должны же у жениха недостатки быть! Зато замужнею дамой вы пробыли бы недолго…
Демон заворчал.
Семейная беседа, которая протекала в целом мирно, навевала на него тоску. Да и в этом, чуждом мире, существу, порожденному Хельмовой бездной, было несколько неуютно. Тело, которое ему досталось, несколько защищало и от холода мира, и от его упорядоченности, в которой демону виделась смертельная опасность, но чем дальше, тем более неуютным становилось оно.
Тесное.
Неудобное, пожалуй, как бывает неудобна старая одежда, пусть разношенная, но все одно слишком маленькая уже… и демон вырвался бы, но…
Путы колдовки держали.
Приказывали повиноваться. И он, бессмертный и почти всемогущий, вынужден был терпеть. А это для демона, честно говоря, было внове. И он ворчал, вздыхал. Ходил, переставляя такие тонкие, неустойчивые ноги существа, которое было слишком ничтожно, чтобы оценить все величие демона, и в ничтожности своей стенало, стонало и ныло, отравляя и без того нерадостное существование. Он бы сожрал никчемную душу, но без нее и тело погибнет. А демон, пусть и не отличался интеллектом, но усвоил, что в мертвом теле еще неуютней, чем в живом.
И остановившись перед алтарем Хельма, демон сунул палец в уха, раздумывая, не пришла ли пора убивать. Он все-таки обещал людям смерть в страшных муках, а к обещаниям, как и к смерти, демон относился очень серьезно.
— Потом, помните, был аглицкий герцог… и тот кхитаец… но вы с возмущением отвергли всех женихов, — меж тем, продолжал Матеуш, не обращая внимания на маневры одержимой Богуславы. — И чем теперь недовольны?
— Я любила и была любима. Но мой брат счел этот брак…
— Мезальянсем, — обрезал Матеуш. — Дорогая тетушка, почему-то вы рассматриваете свободу как возможность исполнить любое свое желание. Вам ли напоминать, что у любого человека помимо его прав и обязанности имеются? К слову, мне моя невеста совершенно не по вкусу, полагаю, как и я ей. Но у нас есть долг перед нашими державами и нашими народами, который мы исполним. И полагаю, мы сумеем договориться друг с другом… после появления на свет наследника, я не стану ограничивать супругу в связях, естественно, при разумном ее поведении… и условии, что связи эти обойдутся без… нежелательных последствий.