Слышит.
Да и как не услышать-то, когда она — набатом. Гремит, гудит в голове, перебивая нервный стук сердца. Дышать получается через раз, и Лихо всецело сосредотачивается на том, чтобы не задохнуться.
И человеком остаться.
— Мне он нравится, — Януся положила руку на плечо Лихослава, и тот вяло удивился тому, что в этом самом нигде рука ее тяжела и тепла, будто бы Януся все еще жива.
— Жива и есть, — отозвался Аврелий Яковлевич. — И аккуратней с мыслями, местечко-то… особенное…
Плач раздался. Плакали горько, навзрыд, и рука Лихо сама к клинку потянулась.
— Не надо, — Януся руку придержала. — Они не причинят тебе вреда.
— Пропустят? — уточнил Аврелий Яковлевич.
И девушка, которая не была ни мертвой, ни живой, кивнула.
Пропустили.
Выходили из-за дверей, женщины-цветы, вставали на пороге, смотрели… и Лихо тоже смотрел, не смея отвернуться…
Януся же называла имена.
— Ольгерда…
…смуглая высокая женщина, в волосах которой прорастали незабудки. И не только в волосах. Цветы пробивались сквозь кожу, заполняя собой рваные раны…
— Ярослава…
…бледная, полупрозрачная хризантема, которая расцвета во рту, словно затыкая этот самый рот…
— Аннуся…
…рыжеволосая, пламенеющая, связанная колючими стеблями роз…
…их было много… Лихо шел, коридор длился, женщины смотрели, шептали… он не мог разобрать слов, как ни силился, но знал: просят свободы.
Они долго умирали, но и после смерти оказались привязаны к этому дому.
И если присмотреться, если очень хорошо присмотреться к цветочным стеблям, то Лихо увидит, что уходят они сквозь пол, переплетаются зелеными путами, тянутся…
…куда?
Туда, куда ведет Януся. И кто бы ни была та, которая держит эти плети в руках, она сильна, быть может, сильнее Аврелия Яковлевича и хмурого его помощника…
Ничего.
Как-нибудь. Страха нет, потому что Лихо должен дойти, пусть и по изнанке лабиринта…
Себастьян чувствовал себя несколько неуютно.
Время шло, а Аврелий Яковлевич не появлялся. Нет, конечно, могло бы статься, что ведьмак затаился где-то поблизости, дожидаясь момента подходящего, на что Себастьян весьма себе рассчитывал, но могло быть, что его и вовсе уже в живых не было.
Этот вариант был печален, и Себастьян старался на нем внимания не заострять.
В конечном итоге, что ему еще оставалось делать?
Демон шумно вздохнул и, вытащив палец из левого уха, воткнул в правое. При этом рот Богуславы приоткрылся, отчего вид у демона был, мягко говоря, странный. Свободною рукой он поглаживал живот и бормотал себе под нос что-то, а что — не разобрать.
Клементина же, подведя Ядзиту к алтарю, вручила ей нож, сама же обернулась, окинув притихших красавиц взглядом.