«Для самого понятия о долге нет никаких оснований, говорит Ренан[27], да и многие древние греки до него. Однако во второй вечер после ее приезда я очень сильно ощущал свой долг жениться на ней и успокаивал совесть решимостью сделать это. Кинулся в пучину добра, увлекая ее за собой». Благородный Косталь! И все же, решившись «кинуться в пучину добра», он знал, что у него есть несколько парашютов. Один из них был назван письмо-парашют, другой — тот самый план, сохранявшийся им с первого же дня, как он только возник, несмотря на то, что Косталь несколько раз отставлял его.
Он решил поговорить с ней об этом плане. Когда придет время, он откроет дверь, чтобы она могла спастись бегством. Впрочем, Косталь не сомневался, что из-за своего тупого упрямства она никуда не сбежит. Зато он будет тогда вполне честен с нею, даже больше, чем честен.
За два дня до отъезда Соланж (9 октября) они рано позавтракали и пили кофе в одной из гостиных отеля.
— Я придумал такое средство, которое позволило бы мне, женившись, обрести свободу в тот день, когда наша жизнь станет невыносимой. Для этого нужно сделать так, чтобы вы сразу же исчезли. Вам понятен смысл: сделать так, чтобы вы исчезли?
— То есть убить меня?
— Вот именно.
— Прекрасная мысль! — весело ответила она. — Как это вы не подумали об этом раньше!
— Некоторые обстоятельства таковы, что убийство столь же необходимо, как и точка в конце фразы. Во всяком случае, для такою человека, как я, почти до безумия приверженного пунктуации. Знать, что убьешь, если не будет другого выхода, — это очень успокаивает! Как бессмысленно большинство людей: взвесив с одной стороны это величайшее упрощение, а с другой — собственную трусость, они выбирают именно трусость. Безрассудно, когда человек готов посвятить лучшие годы молодости приготовлению к какой-нибудь карьере, чтобы только зарабатывать себе на жизнь, и в то же время не хочет потратить каких-то два месяца для подготовки убийства, которое сразу же может дать ему счастье. Убиваешь, и все становится на свои места. Но трусы только ранят, и раненный зверь кидается на них, это вполне логично. Не нужно ранить. Никогда. Только убивать.
— А как же нравственный закон?
— Девять десятых, не решающихся на открытое убийство, готовы убивать окольными путями и притом вполне сознательно, пользуясь тысячами «честных» способов, особенно если дело касается невротиков, больных или стариков. Я знал один случай, когда достаточно было подать на старика в суд, чтобы убить его, и без осечки. Другому — испортить репутацию (и сместить с председательского кресла в каком-нибудь совете), тоже верное убийство. Или же мужчина в расцвете лет, но с «мнительным» характером. Предается гласности нечто, когда-то давно совершенное им, — опять верное убийство. Женщину покинул возлюбленный, — и она убита наповал.