— Между такими убийствами и ножом целая пропасть.
— Нет, всего лишь некоторый оттенок, да и то от излишней впечатлительности.
Соланж вдруг вздрогнула и кивком указала в глубь гостиной, где виднелись желтые элегантные туфли и ноги кузнечика из-под развернутой газеты. Господин, читавший ее, был столь неподвижен и беззвучен, что они даже не заметили его. А Косталь по дурацкой привычке богемы, как всегда, не сдерживал свой голос. Он успокоил ее:
— По цвету лысины я вижу, что это англичанин. Он ничего не понял.
— А если он знает французский!
— Да нет же, не знает, — категорическим тоном возразил наш писатель.
— Ну, и какой способ убийства избрали вы для меня? — зашептала она со смехом, положив на его руку свою.
Косталь убрал руку. Он понял, что она никогда серьезно не воспримет его замысел — достаточно вообще не надевать маску, и все будут думать, что ты прикрываешься ею. (И сам множество раз играл в такую игру). Он вспомнил слова Мефистофеля в «Фаусте»: «Мелкие люди никогда не узнают черта, даже если он держит их за ворот». «Ладно, — подумал Косталь. — Во всяком случае, она предупреждена. И если сядет со мной в лодку, это уже ее вина, вина глупости. Ведь глупость в том и состоит, что не видишь очевидного». На ее вопрос: «Какой способ убийства избрали вы для меня?» ему хотелось объяснить, что сбросит ее с катера в море. Но, подумал он, если сегодня она и примет его слова за шутку, когда-нибудь под влиянием обстоятельств может вспомнить их уже вполне серьезно и не захочет отправиться с ним на морскую прогулку. Он умолк. (Может быть, в его молчании был и иной смысл: у героев бывает ужасное нежелание рассказывать о своих делах.)
— Знаете, — продолжала она, — мне хочется сказать вам одну вещь, но я боюсь вызвать только раздражение.
— Тогда не говорите. Мне совсем не хочется раздражаться.
— И все-таки скажу. По-моему, в ваших планах убийства слишком много от литературы!
— Забавно! Люди живут среди ужасов и мнимых ужасов. Если не сама жизнь, то, во всяком случае, газеты преподносят им подробнейшие описания. Но стоит литератору взять для себя что-нибудь из этого, его сразу обвиняют в «литературе». Не знаю, читали ли вы мой сборник новелл «Ловушка». В одном рассказе говорится о любви юных девиц и хозяйки пансиона. Критики подняли оглушительный вопль: растерянные лица, писки оскорбленной добродетели, слезы сожаления о моей судьбе. «Остается лишь посетовать, что г. Косталь выискал для себя столь тягостный сюжет…» Выискал! Как будто не достаточно лишь наклониться и поднять его! Словно не во всех женских пансионах за редким исключением…