С Диккенсом и Теккереем познакомила меня она. Спасибо. И с «Леди Гамильтон», где кумир – Лоуренс Оливье.
Англоманка, черт побери. Дэм ю![3]
Хватит!
– И самое главное, – говорю я Баське, – я не пыталась протестовать и никогда не жаловалась. Я приняла ее безоговорочно и согласилась, что я… такая. И в пять, и в девять. Это меня больше всего… понимаешь? Как на заклание, без звука, покорно…
Не могу больше!
– Сделаем медитацию, – говорит Баська. – Тринадцать минут. Простишь ее и отпустишь. И сразу полетишь. Ты сегодня на службе?
– Не-а, отгул. Куда?
– Что – куда?
– Куда полечу?
– Никуда. В принципе. В том смысле, полегчает. Хочешь сегодня?
– Хочу. Сегодня. Во сколько?
– Ну, умоюсь – и к тебе. Пожрать есть?
– Есть.
– Бегу.
Через час ее все еще не было. Через два она позвонила и сказала, что пришла Оля. Олянда-веранда. Я не удержалась, хихикнула, хотя была разочарована.
– Ага, хорошо тебе, – прошептала Бася. – А хочешь, мы вместе придем? – спросила она с надеждой.
– Нет! – вскрикнула я. – Не надо!
– А еще подруга! – В голосе ее была укоризна. – Тогда не знаю… Может, вечером?
– Если получится. Ты, главное, расслабься. – Я снова хихикнула. – И думай о приятном.
– Иди к черту! – буркнула она обиженно и отключилась.
Оля, Олянда, она же Ольгица, – наша старинная подруга, одноклассница и третий член неразлучного школьного триумвирата. О эта женщина! О шея лебедя, о ланьи очи… что там еще? Все при ней – и шея лебедя, и глаза лани, и талия пиковой дамы. Прекрасные волосы. Запредельная отмытость, ухоженность, подобранность в смысле колеров и аксессуаров. Под стекло – и в музей. Главное, чтобы отгородить стеклом и чтобы неподвижно и молча. Тогда – да. Молча!
Театр одного актера. Ток-шоу. Я вижу, как Баська сидит на диване, судорожно вцепившись в гобеленовую подушку с лапочкой-пойнтером на фоне приятной глазу неяркой английской зелени и, давясь, заталкивает внутрь зевки. А Ольгица подробно, с деталями, со смаком, с паузами в наиболее драматических местах, поминутно смеясь, прикрываясь ладошкой, повторяя прикольные моменты по пять раз, размахивая длинными белыми кистями, рассказывает.
Она рассказывает, как пересолила суп. Масса сопутствующих деталей: где стояла солонка, почему так случилось, что было в супе – морковка, конечно, я всегда кладу морковку: режу мелко, иногда на крупной терке, но можно и целиком; картошка, непременно соломкой, берешь, разрезаешь на две половины, потом еще и еще, а потом мелкими тонкими дольками и бросаешь, когда закипит. Волик (муж) взял, попробовал и говорит – драматическая пауза, – ты что, мать, влюбилась? А я ничего не понимаю, смотрю на него, а он на полном серьезе! Олечка довольно хохочет, закрываясь ладошкой. Влюбилась, говорит, мать! Признавайся, в кого! А я все не врублюсь! Представляешь? Довольный хохот.