— Я, наверно, поеду в Вирджинию повидать сына, — сказала она. — Дня на три-четыре. Потом вернусь и свяжусь с Футтером. А ты куда поедешь, когда мы закроемся?
— Еще не думал. У меня никогда не было настоящих каникул. Я не мог себе этого позволить.
— Почему бы тебе не отправиться во Флориду? — предложила она. — В это время года там не слишком людно. Сходишь на скачки, на собачьи бега, на хили.[17] Захочешь в казино — всегда можно перелететь во Фрипорт.
— Никогда не испытывал пристрастия к азартным играм.
— Тогда просто валяйся на пляже, расслабься, пожарься на солнышке. Мы много работали. Несколько дней безделья пойдут на пользу.
Мы спокойно сидели, потягивая арманьяк.
— Ты сказала, — задумчиво проговорил я, — что не стоит стремиться к тому, чего нельзя купить за деньги… А любовь?
— Любовь? — спросила она, взглянув на меня. — Так или иначе, ее можно купить.
— А вот я не могу, — признался я и рассказал ей о Дженни Толливер.
— Проклятье! — возмущенно воскликнула она. — Если бы ты действительно ее любил, ты бросил бы бизнес ради нее. А если бы она любила тебя, ей было бы все равно, чем ты занимаешься.
— Наверно, ты права, — кивнул я. — Но я тоскую по ней.
— Скорее, восхищаешься первой в жизни женщиной, которая дала тебе отставку.
Я рассмеялся и крепко обнял ее.
— Хватит демонстрировать свой разум. В гроб меня вгонишь.
С ней было хорошо. У каждого должен быть кто-то, перед кем можно обнажить душу и сказать: «Взгляни». Несмотря на платонические отношения с Николь Редберн, физически мы были с ней ближе, чем с Мартой, но Марте я мог рассказывать о самом сокровенном.
— Ты любишь своего друга? — вдруг спросил я ее.
Она не ответила. Я видел, что она смотрит куда-то вдаль, явно не зная, что мне ответить.
— Почему бы нам перед отъездом, — заговорил я, — не позвонить Оскару Готвольду? Пускай начинает подыскивать новую квартиру.
— Я уже это сделала, — сказала она. — Он не слишком оптимистичен.
Мы еще выпили и молча пошли в спальню. Не знаю почему, но встреча с Футтером и налет на гадючник Уолкотта Сэндза омрачили вечер. Мы были не столько подавлены, сколько задумчивы.
— Смотри, — сказала Марта, демонстрируя свое обнаженное тело, — я превращаюсь в настоящую клячу.
— Не горюй. Ты в отличной форме для… — Я умолк.
— Для женщины моих лет, — закончила она с хмурой улыбкой. — Питер, можно тебя попросить?
— Конечно. О чем угодно.
— Я просто хочу тихонько лежать, а ты будешь меня любить. Хорошо?
— С удовольствием, — мужественно ответил я, и она никогда не узнает, что я был готов обратиться к ней с точно такой же просьбой.