— Наверно, я неправильно вел себя с этой Сибил Хедли, — признался я. — Я ее спросил, сколько она хочет, чтоб забыть всю историю, а она взбрыкнула.
— Питер, — с жалостью глядя на меня, заговорил Гелеско, — пора тебе усвоить, что с такими вещами лучше сразу идти наверх. Иначе всю дорогу будешь трястись, а кончится все пинком в задницу.
— Ну… — беспомощно протянул я, — и что теперь делать?
— Не беспокойся. Все будет хорошо, вот увидишь.
— Спасибо.
Выразив искреннюю признательность, я поднялся.
— Эй, — сказал Каннис, — а как там старушка Марта?
— Отлично! Вся в делах, как всегда.
— Точно? — спросил Каннис. — А мы слыхали другое. Что выглядит она как уличная торговка и работает спустя рукава.
Они набирали нашу кухонную команду, привратника и барменов, и я не сомневался, что куча шпионов докладывает им обо всем.
— Марта проворачивает большую работу, — возразил я.
— Да? — удивился Гелеско. — Надеюсь, что это так.
— Она незаменима, — добавил я, но замечание это было явно лишним.
— Питер, — сказал Каннис, — незаменимых нет.
Я бывал у Мейбл Хеттер два-три раза в неделю, обычно оставался ночевать. При каждом моем визите она неизменно подавала на стол пять блюд. Я не мог устоять перед роскошными соусами и свежеиспеченными пирожными. Я превращался в настоящего толстяка.
— Тебе бы надо открыть ресторан, — посоветовал я ей.
Она обиженно взглянула на меня:
— Нет уж. Мне надо думать о певческой карьере.
Я мог открыть ей глаза, сказать всю правду о ее голосе — но что толку? Она бы не поверила.
Наконец в выходные перед Днем труда я уговорил ее пообедать где-нибудь в другом месте. Мы отправились в ресторан, который славился самобытной кухней. Жуткие цены и еда намного хуже, чем у Мейбл. Эксперимент оказался первым и последним. Все пошло по-прежнему, чем она была страшно довольна, и я тоже.
Не хочу выглядеть неблагодарным сукиным сыном по отношению к Мейбл — я видел от нее только любовь и щедрость, — но должен признать, что девушка эта была далеко не красавица. Не урод, но чрезвычайно вульгарна.
Да, у нее милая улыбка и непосредственные манеры, никак не позволявшие относиться к ней серьезно. Казалось, она прожила свои двадцать четыре года в стороне от пороков и искушений, сохранив неиссякаемую веру в исполнение своих мечтаний. Возможно, невинность Мейбл и заставляла меня возвращаться к ней вновь и вновь.
Невинность и ее коронная жареная утка с имбирем.
Я приносил ей подарки. В основном пустяки, ибо у меня просто не было денег, чтоб разыгрывать из себя мота. Но она принимала все с одинаковой детской радостью, особенно оценив плюшевого мишку с музыкальным механизмом в попке. Он играл «Ищи луч надежды».