Я небрежно помахал рукой двум игравшим в «дротики» завсегдатаям и направился к бару, где и угнездился, поставив ногу на позеленевшую медную штангу и сдвинув шляпу на затылок.
Бармен Джимми смахнул пепел и крошки со стойки.
— Питер, поздравляю с этим хреновым Рождеством, — пробасил он.
— Ну, ну, и тебя с тем же. Сделай-ка нам «Диккенса», дружочек! — Я изобразил ирландский акцент.
Если б кто из новичков осмелился спросить у Джимми, что такое «Диккенс», то получил бы в ответ мрачное — «Оливер Твист», то есть мартини как с оливкой, так и с лимонной корочкой.
— Как дела? — осведомился Джимми, поставив мой стакан на картонное блюдечко с рекламой массажного салона на Восьмой авеню.
— Дерьмо, — любезно ответствовал я.
— Господи, ты только сейчас до этого дошел? — Джимми осклабился, сверкнул золотым зубом и занялся чем-то своим.
Я сделал первый глоток, подождал, пока смесь пройдет в желудок и даст первый толчок тепла. Огляделся, кивнул нескольким постоянным клиентам. Актерам и полицейским. Неудачникам.
Одиночки сбились стайкой у бара, вглядываясь то в стаканы, то в собственные отражения в большом зеркале. По левую руку, через два стула, пристроилась дама, явно не принадлежащая к числу завсегдатаев: норковое манто до пят, норковая шляпа с полями. Интересно, сколько невинных зверушек истребили ради такого прикида?
Я изучал ее отражение в зеркале. Сумка крокодиловой кожи, золотая зажигалка «Данхилл», сигареты с позолоченным фильтром. Золотые кольца, браслеты, тяжелая цепь. Бесконечно длинные ногти. Немолодые уже руки. Лицо скрыто полями шляпы и большими темными очками.
Я все еще пытался определить ее возраст, когда она положила на стойку бара деньги, взяла сумочку и прямиком направилась ко мне.
— Пятьдесят, — произнесла она вполголоса.
— Что? — не понял я.
— Пятьдесят, — терпеливо повторила она. — Пятьдесят долларов.
Я был ошарашен: что может делать шлюха с Парк-авеню на Восьмой?
— Весьма польщен, но неужто я выгляжу как мужчина, который может заплатить пятьдесят долларов?
— Болван, неужели я выгляжу как женщина, которой нужны пятьдесят долларов?
Мы молча таращились друг на друга.
— Так вы хотите заплатить пятьдесят? — Я даже охрип от удивления.
Она кивнула.
— Да или нет?
Я так до сих пор и не понял, почему тогда у меня не возникло никаких сомнений.
— Где? — просто спросил я.
— У вас.
— Тогда мне надо позвонить.
— Звоните, а я допью ваш мартини. Люблю оливки.
Телефон висел возле входа в кухню. Кто-то нацарапал на стене: «Отсасываю», приписав номер телефона. Я позвонил к себе, мой компаньон Артур Эндерс снял трубку только после пятого гудка.