Толстушка Тесси плотно зажмурила глаза и повалилась на плечо своей подруги. Комната наполнилась вздохами и шепотами, вызванными, однако, лишь видом записки, написанной убийцей собственноручно, – эта материальная деталь придавала совершенному в отеле преступлению реальности.
Никто не знал, что сказать. Выяснилось, что если задать один и тот же вопрос сотне людей, то результат окажется неудовлетворительным.
Полчаса спустя мы с Пуаро сидели за кофе у пылающего камина в помещении, которое Лаццари назвал «нашей тайной гостиной» – она располагалась сразу за обеденным залом, и ни из одного открытого для постояльцев коридора входа в нее не было. Стены покрывали портреты, на которые я старался не смотреть. По мне, так лучше пейзаж, особенно солнечный, хотя и пасмурный тоже сгодится. Глаза – вот что больше всего тревожит меня в портретах; и неважно, кто их нарисовал. Мне еще не встречался портрет, лицо с которого не обдавало бы меня презрением.
После запоминающегося представления в гостиной, когда Пуаро показал себя непревзойденным церемониймейстером, им опять овладело тихое уныние.
– Снова волнуетесь из-за Дженни, да?
Он признал, что так.
– Не хочу услышать, что ее тоже нашли мертвой, с запонкой во рту, а на запонке – монограмма Пи Ай Джей. Это новость, которой я жду со страхом.
– Ну, раз уж в данный момент вы все равно ничего не можете сделать для Дженни, советую вам подумать о чем-нибудь другом, – предложил я.
– Как вы практичны, Кэтчпул. Очень хорошо. Давайте подумаем о чайных чашках.
– О чашках?
– Ну да. Что вы о них скажете?
После небольшого раздумья я ответил:
– Боюсь, что никакого особого мнения по поводу чайных чашек у меня нет.
Пуаро нетерпеливо хмыкнул.
– Три чашки принес в комнату Иды Грэнсбери официант Рафаль Бобак. Три чашки для трех человек, как и следовало ожидать. Но, когда этих троих находят мертвыми, чашек в комнате оказывается только две.
– Третья стоит в комнате Харриет Сиппель, рядом с ее мертвым телом, – напомнил я.
– Exactement[32]. Вот это и любопытно, разве нет? Когда миссис Сиппель унесла чашку к себе: до или после того, как в нее положили яд? Кроме того, зачем вообще расхаживать по коридорам отеля с чашкой в руках, да еще и ехать с ней в лифте? Если чашка полна, есть риск разлить содержимое, если же она наполовину или почти совсем пуста, тогда какой смысл нести ее куда-то? Ведь люди обычно пьют свой чай в той комнате, где им его налили, n’est-ce pas?
– Обычно – да. Но к этому преступнику, на мой взгляд, определение «обычный» совсем не подходит, – заметил я не без горячности.