Поэтому Лавиани бежала по пустым, утонувшим в оранжевом свете залам, не оглядываясь, и смех демона многоголосым эхом подталкивал ее в спину.
— Подумать только, таувин! Ты и художник?! Умопомрачительно смешно! Младший отпрыск благороднейшей семьи Треттини и тухлая треска! Вы были бы прекрасной парой! Ах да! Ничего не вышло. Что же произошло? Этот яд… ай-ай. Как не вовремя. Говорят, он высморкал легкие через свой нос и умирал в агонии несколько недель. Почему же ты не была рядом в те дни?
Она влетела в комнату, скользя по отполированному полу. Солнце погасло мгновенно, и в углах зажглись жаровни, плюющиеся искрами, коптящие потолок. По инерции сойка едва не врезалась в большой, массивный стол, на котором лежало тело молодого парня.
Он был во многом похож на того художника из мира золотистого, душистого лета. Только младше.
Чуть рыжеватые волосы, белая-белая кожа. Сойка не сдержалась. Ее горло перехватила жестокая, стальная длань. И звук, который она издала, ни одно ухо не назвало бы всхлипом.
— И снова смерть, таувин. Тогда ты думала, что на этом все закончится. Последняя из смертей в твоей жизни. Что все. Дальше лишь ничто. Ты устала, перегорела. Именно здесь, перед телом своего ублюдка, захотела сдаться.
Она не слушала. Лишь смотрела на сына, которого старалась не вспоминать долгие годы.
— Но ты не сдалась. О нет. Не в твоей натуре отказываться от смерти. Ты ничем не лучше меня. Также смакуешь ее. Порой маленькими глотками, но чаще захлебываешься от жадности. Сколько после него еще было тех, кого сожрали черви? Это мертвое мясо превратило других в такую же гниющую плоть.
Сойка глубоко втянула носом воздух, чувствуя в глазах странное покалывание. Возможно, она слишком давно не плакала и забыла, что это такое.
— Я убью тебя! — сказала она шаутту. — Вот за это я тебя убью. Слышишь?! Отправлю так далеко на ту сторону, что даже асторэ не найдут!
Стоявшие по углам жаровни взорвались, упругие волны горячего воздуха окутали ее коконом огня и выплюнули на узкой, воняющей рыбой портовой улочке, скрытой где-то в лабиринте самых злачных кварталов Пубира.
— Пожалуйста! Пожалуйста!
Мужчина плакал и не стеснялся слез.
— Умоляю!
Прошло столько лет, но она помнила это лицо. Помнила, как выслеживала его, помнила, как люди, которым он платил, сражались за него, и, когда тот остался один, понимая, что сейчас произойдет, ползал на коленях, пытаясь поцеловать руку. Вымолить прощение Золотых.
Ей всего лишь тринадцать, и он у нее первый. И нет никого рядом. Она должна была все сделать сама. Пройти испытание. Через железо и кровь. Доказать Ночному Клану, что достойна первого следа, который учитель нанес на ее спину.