Как людей, которые сеют бурю и пожнут ураган кровавый,[15] многие души за собой уводящий и потому Мальдонае угодный.
Но без интриг и заговоров все равно не обошлось. И защищая Ричарда, погиб Ганц Тримейн. Заговорщики отлично понимали, что с таким защитником дотянуться до короля будет сложно – и убрали сначала Ганца.
Им это удалось. Удары кинжалом и более серьезных доставали. И Лиля не смогла ничего сделать. Был сильно поврежден кишечник, почка… не с этим уровнем медицины бороться, разве что боль снять.
Хорошо хоть попрощаться успели.
* * *
– Вот и моя пора настала… уходить.
Лиля, стоящая на коленях рядом с кроватью раненого, не плачет и не произносит ненужных слов. Чего уж там, она благодарна Ганцу. Все эти годы он учил, берег, прикрывал ее спину, она была счастлива с ним, как с мужчиной и с человеком. И сейчас она может только сказать ему правду.
– Рана смертельна. Я могу дать яд.
Чем ей нравилась вера в Альдоная – это еще и отношением к смерти. Если у человека нет надежды, как сейчас, он может умереть по своей воле. И это не грех. Зачем мучиться лишние часы?
– Ты, как всегда, честна, – по губам Ганца скользит легкая улыбка. Лиля усмехается в ответ.
– Я и была честна с тобой, всегда.
– Да, это скорее я… я хотел бы рассказать тебе о двух вещах. Постарайся понять мня. Это я тогда спровоцировал Фалионов.
Лиля пожимает плечами.
– Я догадалась.
– Нет, если бы не я, они бы не прыгнули… Ты могла бы быть счастлива с Александром…
Лиля на миг прикусила губу.
– Неважно. Это прошлое. Если человек поддался один раз – он и второй раз бы поддался. А где и когда – не угадаешь. Сделанное – сделано. Не стоит жалеть.
Ганц опускает веки. Он знал, что она так скажет, он так хорошо узнал ее за эти годы – и столько осталось неразгаданного…
– И… в нашей спальне, в моем ящике комода – шкатулка. С голубой крышкой. Ты так ни разу туда не заглянула…
– Надо было?
– После моей смерти. Там письмо, прочитай, пожалуйста. И прости меня за все.
Лиля касается запавшей щеки.
– Это ты прости меня, если что-то было не так.
– Уже давно простил. Когда родился наш первенец… ты позаботишься о них? А я присмотрю… снизу.
Лиля зашипела кошкой, что явно развеселило умирающего.
– Ладно, сверху. Но присмотрю. Позови ко мне патера?
– Кенет ждет за дверью.
– И не забудь. Шкатулка – после моей смерти.
Лиля надулась. Муж, увы, слишком хорошо знал ее. Она бы заглянула туда сейчас.
А ровно через два часа Ганца не стало. Он исповедался патеру Воплеру, еще раз попрощался с женой и детьми – и принял яд.
Ночью Лиля открыла шкатулку. Письмо было очень коротким.