Несколько дней назад забегала к Зосе — просто так, побеседовать, отвести душу. Там оказалась и тетка Антя. Помогая Зосе натягивать на пяльцы полотно, тетка рассказывала ей историю — одну из тех, что обычно кончаются страшным. "И надо же, чтобы она, девушка, согласилась пойти с женатым человеком! — говорила Антя, печально мотая головой. — Разве можно? У них же все свое…" Она видела непристойное и опасное уже в том, что девушка осталась наедине с женатым мужчиной. Зося старалась перевести разговор на другую тему, но старуха упорно возвращалась к поучительной истории и без конца повторяла: "У женатого отношение к женщине совсем другое и смотрит он на все значительно проще".
Валя тогда постаралась не придать значения рассказу Анти. Но слова — страшная сила, и теперь они легли на Валю тяжестью. И все же, сделав над собой усилие, желая в чем-то убедиться, она подняла на Василия Петровича настороженный, почти враждебный взгляд.
Однако тот не понял ее. Да и не знал, на что решиться в следующий миг. Ему нужна была определенность, и он уже не мог сдержаться, чтобы не идти к ней. Перед ним стояла девушка, в которой все было дорого. Все — от упрямого, по-детски крутого лба до легкой походки. Но сейчас сердце Василия Петровича жаждало не столько ее, сколько слова от нее, определенности. Беседа с Зимчуком пробудила надежду. Надежда — нетерпение, раскаяние, решимость. И хотя Василий Петрович видел, что Валю испугал и даже оскорбил его непрошенный приход, он уже ничего не мог поделать с собой.
— Вы меня простите! — исступленно чуть ли не крикнул он, почему-то переходя на "вы". — Я, небось, оскорбляю вас этим, но все равно скажу… мм… Я люблю вас, Валя!
— Нет, нет! Не надо! — запротестовала она, жестом руки запрещая ему приближаться и говорить дальше. — Вы не имеете права…
Он сразу обвял, горько усмехнулся.
— А Зимчук недавно упрекал в другом. На работе, мол, прыткий, а в жизни духу не хватает шаг человеческий сделать? Разве можно, чтобы две принципиальности было…
— Вы еще шутите!.. Я прошу вас…
Он все же подошел к ней.
Они стояли рядом. Валин капор, на котором поблескивали мелкие росинки от растаявших снежинок, чуть не касался щеки Василия Петровича, и он почувствовал его холодноватую свежесть. На Валю дохнуло тоже чем-то знакомым и дорогим.
— Вы должны сейчас же уйти, — умоляюще попросила она. — Я не могу. Мне трудно… Неужели вы не видите?
— Но скажите хоть, в чем дело?
— Об этом поговорим когда-нибудь потом…
Валя внешне успокаивалась, хотя внутри у нее все каменело и становилось будто не своим. Она устало сняла капор, пальто, повесила их на вешалку и, словно здесь, кроме нее, никого не было, принялась наводить порядок в комнатке… Делала это как во сне — медленно, не зная, для чего делает… И больше, как ни добивался Василий Петрович, не разжала губ. Только когда он вышел, забыв перчатки, схватила их и подбежала к окну. Комкая их в холодных руках, подождала, пока тот не появился на противоположной стороне улицы, хотела было — а она знала, что он обязательно оглянется, — показать ему их, но тут же отвернулась и заплакала.