Она не слышала, как в коридоре соседка на цыпочках приблизилась к ее двери и припала к ней ухом. Но если бы даже и слышала, вероятно, не обратила бы внимания: ни жить, ни доказывать свое не хотелось — не хватало сил.
4
Все-таки Василий Петрович, видимо, был сильным человеком. Эта размолвка — а скорее всего разрыв навсегда! — не убила его. Даже не прибила. Разве только, отняв надежду, как-то ожесточила, К себе, к другим. Пробудила особые — яростные силы.
Нет, то не было отчаяние, которое тоже может поднять человека на большое. Не было уже потому, что отчаяние способно сделать свое лишь на какой-то миг. Оно всегда почти слепое и мстительное. Это — вспышка, за которой гибель или прострация.
Правда, в отрешенности, что обуяла Василия Петровича, сквозило и отчаяние. Но эта же отрешенность как бы собирала силы в фокус. Его словно подхватил какой-то порыв, И точно стремясь по темному, узкому ущелью на огонек, он ничего не желал знать и ничего не знал, кроме этого огонька. И не было ни усталости, ни малодушия.
Даже наоборот. Только иногда пугала мысль: "Неужели так будет всегда?" Однако и ей он не давал укорениться, находил в себе силы гнать ее.
5
В его кабинете на этот раз было особенно тесно и шумно. Говорили сразу все. Шутили. Спорили о разном, хотя речь шла об одном — дома, улицы, город.
— Мудрить тут нечего, — громче других рассуждал говорливый Кухта, по плечи утонувший в мягком кожаном кресле. — Ансамбль — вещь понятная. Уважай своего предшественника и соседа — вот тебе и ансамбль. Что, нет? А выйди на перекресток Комсомольской и Карла Маркса, посмотри, как говорят, на все четыре стороны — и нечего греха таить, что ни сторона, то и новина.
— Это в точку! — одобрял начальник архитектурно-строительной конторы, примостившийся на подлокотнике кресла, розовощекий мужчина, чьи короткие ноги едва касались пола.
— А рецепт ведь простой: чаще в трамваях езди и таблички читай.
— Ну-ну!
— Да их все знают: не высовываться и не занимать передних мест, которые для пассажиров с детьми.
Начальник архитектурно-строительной конторы, забросив, словно аист, назад голову, заразительно захохотал и толкнул локтем Барушку, приглашая его тоже посмеяться.
Барушка с независимым видом стоял рядом, прислонившись спиной к стене. Переводя взгляд с одного на другого, он думал, кто из присутствующих будет соратником, кто противником. А что будут и те и другие, он не сомневался. Он даже продумал, как защищаться. Крайний метод доказывать правоту у него был испытан: давай сдачи, кричи как можно громче, обвиняй противников во всем, что придет в голову, дай понять — чтобы доказать свое, ты готов на все, и пускай лучше не связываются. Вот и теперь, ни с того ни с сего почувствовав в словах Кухты намек на собственные проекты, Барушка зло покраснел и выпучил глаза.