— Боже, как правильно! — вырвалось у Алеси. — И как трудно доказать это. Как трудно убедить, что прекрасное — это простота. Что в архитектуре она неразделима с современной техникой. В искусство пришла такая сила, как машина. И, по-моему, хорошо, что пришла. Надо только, чтобы она имела свою работу. Не помогала бы штамповать произведения архитектурных кустарей, а осуществляла бы такие художественные замыслы, какие по силе только ей — машине. Очень хорошему другу.
— Ну, до этого и я, кажется, не дорос, — несерьезно признался Василий Петрович.
Уткнувшись носом в песок, пароходик остановился. Матросы с веревками соскочили на берег. Положили шаткие сходни.
Толпой, шутя и смеясь, вошли в зеленую дубраву, Алеся взяла Василия Петровича и Валю под руки и попела всех вдоль берега по дорожке, которая то там, то здесь разветвлялась и сворачивала в сторону.
Вдоль нее стояли ярко раскрашенные ларьки и накрытое скатертями столики с батареями бутылок, пивными кружками и тарелками с красными усатыми раками.
Что происходит с ней. Валя вряд ли могла понять. Страх перед Василием Петровичем исчезал. Пропадало и желание притворяться, играть. Разве правда, большая, нужная, не на их стороне?.. И чувство обиды, задетого самолюбия, желание мстить за что-то уступили место сочувствию. Ей стало жаль Василия Петровича — умного, щепетильного человека, которому нелегко приходится в жизни. Зачем же она демонстрирует безразличие, если вдвоем им было бы гораздо легче и защищаться и нападать? Разве они не должны оставаться друзьями без оглядки — и в радости и в беде? Они согласны в главном — в отношении к жизни. Так зачем же скрывать это? Быть не собой — преступление! Считать другого трусом — тоже не лучше. А Валя, как девчонка, все время заботилась только о том, как быть ей самой. Защищая его, она совсем не думала о нем — человеке, которому калечит жизнь… Боже, как это, по существу, наивно и жестоко!
— Я хочу у вас спросить, — неожиданно для себя сказала Валя, не замечая, как мертвеет лицо у Василия Петровича, — вы не обижаетесь на меня?
— За что, Валя?
— Я была очень и очень несправедлива…
Ей в тот же миг стало легче, от сердца отлегло. Не ожидая ответа, она торопливо, смеясь, заговорила с Волге, о счастье видеть ее, о том, что раньше и не представляла такого полноводья.
— Ее и рекой-то называть совестно.
— Что это с тобой? — словно испугался Алексей. — А?
— С ними бывает, милок, — иронически объяснил Прибытков. — Это самое на мою часом тоже находит.
Но ни шутки, ни смех не смутили Валю. Они даже польстили ей. Она почувствовала, что не будь между нею и этими людьми близости, над ней не смеялись бы и не шутили.