Шляпа — какая шляпа? Что-нибудь не в порядке, отклеилось павлинье перо? Нет, другая. Он, Котушко, забыл здесь свою, потому и позволил себе вернуться. Ах, вот что. Пускай забирает. Смелей, без стеснения. И, по правде говоря, шел бы он… Да побыстрее. Дамы ждут.
— Но, сударь…
У малого даже глаза от волнения покраснели. О какой карьере может думать этот бурак? Если только о цирковой…
— Я не сержусь, с каждым бывает.
— Но вы на ней стоите, сударь.
Действительно: Джакомо чувствовал, что стоит на чем-то мягком, но посмотреть не удосужился, а теперь уже и нужда отпала. Бинетти и Лили фыркнули. Бурак почернел и совсем скис.
— Это мой ученик, пан Котушко, князь Котушко. А эти дамы — известные актрисы, чей талант призван украшать нашу жизнь.
— Я не князь.
Дурак, мало его учил? — только конфузит учителя. Придется преподать ему небольшой урок на высочайшем придворном уровне. Пусть посмотрит, как можно овладеть ситуацией, даже самой неблагоприятной. Хладнокровие, трезвый расчет и ловкость. Вот приметы мастера. Пусть смотрит, пусть учится. Бороться надо, а не стоять, как дурак, с растерянной рожей. Бороться, потому что жизнь — борьба. Даже если противник — шелестящая под ногами шляпа.
Вот! Подцепив носком башмака опавшую тулью, Казанова легким движением подбросил шляпу вверх, поймал одной рукой, другой быстро отряхнул от пыли и придал надлежащую форму.
— Прошу. Это ваше. Во всяком случае, не мое. — Нежно улыбнулся Бинетти: — Не про все можно сказать с равной уверенностью.
— Не понимаю, о чем вы…
Малый по-прежнему являл собой жалкое зрелище: тупой школяр, а не ученик лучшего к востоку от Сены знатока придворного этикета. Стоит и мнет в руках мягкие поля. Мужик, неотесанный мужик. Все они такие, даже те, кто знатного рода.
— А вам и необязательно. Достаточно, что мы понимаем. Верно?
Бинетти ответила неопределенной улыбкой, словно еще не решила, что эта улыбка должна означать: согласие или издевку. Каким-то странным — резким, но нежным — движением поправила бант на платье Лили.
— Не давай воли воображению, Джакомо.
— Я только размышляю вслух. Мне, например, невероятно интересно, сколько может быть лет нашей прелестной племяннице.
Сделал шаг по направлению к Лили — ближе подойти не рискнул.
— Тринадцать.
Так он и поверил. Вон какие бедра, грудь, губы — зрелые, пышные. Этот лакомый кусочек уже не первый день просится в рот. Угрозу в глазах Бинетти он тоже заметил — ну и пускай, что взять с взбалмошной мамаши…
— А ты, детка, сама говорить не умеешь?
Он даже позволил себе коснуться руки Лили. Шелковистая кожа, теплое тело, пульсирующая со всей силой юности кровь. Его кровь.