— Вы уж простите нашу примадонну.
Томатис отстранил Казанову и направился было к коляске, но пробормотал, приостановившись:
— Ее бросил Браницкий. Ради этой… Катай… понимаете?
Джакомо сумел только хрипло выдавить:
— Что?
— Да, да, ради Катай. Не знали?
Теперь оставалось злиться только на себя.
— Нет.
— Ее тоже советую остерегаться. Отныне она выступает в роли девственницы, а граф — ее рыцаря. Недурная девственница из недурного борделя, нам об этом кое-что известно, а, господин Казанова?
Еще минуту назад Томатис за это фамильярное «а, господин Казанова?» схлопотал бы по роже. Но сейчас… Пусть несет что хочет, лишь бы поскорей убирался. Лишь бы оставил его наедине с собой. С собой. То есть ни с кем. Конечно, теперь многое, если не все, стало ясно: он знает, кого и чего боится Катай, может понять ярость Бинетти и даже причины, по которым этот хам с бритым затылком предпочел ей другую, но что толку? Боже правый, почему именно на него сыплются все шишки? По какому такому закону? Где справедливость?
Джакомо осторожно ощупал нос. Следующего, кто захочет его ударить, он убьет!
Собаки были тощие, облезлые, грязные. Хотя бы эта кудлатая дворняга. Только настороженно поднятые уши свидетельствовали, что в ней умерли еще не все инстинкты. Пес дрожал от страха, но желание схватить валяющийся у подножия дворцовой лестницы кусок конины пересилило, и он медленно двинулся вперед, неслышно ступая и шевеля ушами. Однако быстро забыл об осторожности: запах мяса заставил несчастного припустить бегом. Когда же он достиг середины усыпанной гравием аллеи и неподалеку от окровавленной лошадиной кости, за фонтаном, увидел, тоже окровавленные, тела своих предшественников, отступать было поздно. Громыхнул выстрел, пес закрутился волчком, взметая фонтанчики гравия, упал, попытался встать, но лапы беспомощно разъехались, голова поникла и тело замерло — беззвучно и навеки.
— Хороший выстрел. Не так просто попасть в движущуюся мишень. Хотите попробовать?
— О нет, благодарю. Я не слишком хорошо владею огнестрельным оружием.
Посол Репнин отдал ружье слуге, взял другое, заряженное.
— Вот и поупражнялись бы, воспользовались случаем. Правда, не хотите?
Издевается, подумал Казанова, ведь прекрасно понимает, в каком он состоянии. Отказался, чувствуя сухость в горле и отчаяние в душе. Точно этот несчастный пес, сам полез в смертельную западню. Только неизвестно, с какой стороны грянет выстрел. Репнин опустил ружье дулом вниз. Перегнулся через перила террасы: парадный мундир чуть не лопнул на тучном теле. Внизу началось какое-то движение. Посмотрел и Джакомо. Плечистый солдат в серой шинели подбирал собачьи трупы, точно драгоценную добычу, высоко поднимая каждый, чтобы и другие могли полюбоваться.