Разошлась домбра моя,
Запою сейчас и я…—
начал было припевать, да позабыл все слова. Взял домбру и стал тихонько наигрывать давно забытую мелодию, пытаясь вспомнить слова:
Дурное в жизни терпеть нам заче…е…м,
Уж лучше не делать дурного совсе…е…м,
О-о-у прелесть ты моя!
Джигиту достойному песню спой,
Устроим сегодня мы пышный той,
Придет новый день, веселье даря!
В упор посмотрел на фольклориста с выпирающим кадыком: «Извини, привычка, как выпью, так и уставлюсь на человека».
Стремительно несущийся на запад под покровом ночи поезд раскачал сидящих друг напротив друга парней, словно детей в колыбели.
— Твой фольклор денег не родит — как собираешься существовать? — приставал «сварщик» к своему спутнику. Тот оказался выдержанным: взял себя в руки и не стал выяснять отношений с захмелевшим соседом.
— Пусть мой труд пойдет на пользу народу, большего и не желаю, — ответил он. — Ну, а я не могу понять одного. Нынче у нас чего много, так это работы: засучил рукава и приступай — выбор большой. Чего ты нашел интересного в работе кассира? Сидеть в четырех стенах, щелкать костяшками, считая копейки…
— Ну ты даешь… Интерес, еще какой интерес. С прошлого года мечтал, еле-еле добился места кассира. Ведь я вижу: тот же рисовод день и ночь ворочает кетменем землю, а заработать как следует не может. А у кассира карман всегда набит, рот не пустует, да и руки в жире.
— Так что же получается: люди из своего заработка отдают?
Казалось, что домбрист только-только начинал постигать сущность сложной науки — уметь существовать. Что поделать — пришлось поучать его уму-разуму:
— Ты, оказывается, еще ребенок. В наши дни просто так, без разрешения и ломаного гроша не выудишь, а к государственному имуществу, сам понимаешь, протягивать руки прав нет. Жизнь — это большой дележ, и главное — не остаться в стороне от этого дележа. Я буду объяснять, а ты слушай и запоминай. Допустим, я выдаю месячный заработок. Старику Акадилю полагается сто десять рублей восемьдесят три копейки. Я же отсчитаю ему сто десять рублей. А что касается копеек, скажу, что мелочи, мол, нет. Старик только поблагодарит. Да и остальные не будут обращать внимания на гроши… Положим, что в следующем квартале по итогам года мы должны выдать премиальные. Старику Сарсенбаю полагается двести сорок рублей. Я аккуратно отсчитаю ему двести тридцать и скажу: «Мелочи на десятку не хватает». Сарсенбай только рукой махнет. Вообще простые люди считают, что премия — это подарок всевышнего, и не думают считать деньги, которые им положены по закону. Так постепенно и подкапливаются деньги на дне сумки. По сути, быть кассиром все равно, что быть тем Бекежаном, который в древние времена лежал себе на перепутье дорог у Кособакана и обирал путников, угрожая им, требуя платы за молчание, словом, не упускал случая поживиться за счет чужого кармана.