Ошакбай вновь прижался к ней, обнял уверенно. Она покорно приникла к его большому телу, дрожа, как перепуганная косуля. А он утешал ее, гладил, говорил ласковые слова:
— Любовь моя! Желанная!..
Забрезжил рассвет. Стало видно, что лошади заметно удалились от места привала. Осоку вокруг они тщательно выщипали. Ошакбай пошел за лошадьми, снял путы, привел отдохнувших за ночь скакунов. Она молча подавала ему чепрак, потник, седло, чересседельник, подпругу, седельные подушки. Оба были задумчивы, взволнованны. Ели нехотя, через силу. Оседлав коней, начали сами облачаться в доспехи.
Баршын отошла в кусты тамариска, но кусты были редкие, чахлые, и он, стыдясь, все же невольно замечал каждое движение девушки. Она приподняла длинное, в оборках, шелковое платье, надела шаровары с раструбами на штанинах, заправила платье вовнутрь и туго подпоясалась ремнем. Потом надела бархатную безрукавку, на голову — круглую шапочку из выдры, навесила на шею колчан, взяла в руки лук и вышла, подтянутая, из засады. Джигита точно пламенем обдало. В это время из-за горизонта выкатилось солнце, как бы подчеркивая, оттеняя красу юной воительницы. Белый лоб девушки под отороченной пышным мехом шапкой был похож на заходящую луну. Этот чистый выпуклый девичий лоб поэты часто сравнивают с серебряной рукоятью царского жезла. Пожалуй, это верное сравнение. Черные густые брови срослись на переносице. Глаза большие, с круглыми зрачками, с небольшим светлым ободком. Нос, прямой, точеный, придает лицу гордый вид. Три дня тому назад, на соревновании батыров, щеки ее пылали подобно спелым яблокам. Сейчас они побледнели, лицо осунулось, под глазами легла тень. Верхнюю губу она прикусила, а нижняя, тонкая-тонкая, была сплошь иссечена. Это удивило молодого батыра. Подбородок у девушки был нежный, овальный, похожий на искусно выточенную деку кобыза. С левой стороны на подбородке темнела крохотная родинка. Плечи покатые; шея круглая, длинная; под плотной безрукавкой видны были твердые, по-девичьи острые груди.
Она перехватила его восторженный взгляд, рассмеялась:
— Что, батыр? Не узнаешь меня, что ли?!
Все так же улыбаясь, приняла она от него повод, набросила на седло колчан и лук. Ошакбай поддержал ее под локоть, помог взобраться на коня. Потом и сам легко взлетел на своего тулпара. Ее шутливый тон, улыбка, многозначительный взгляд пьянили джигита, сладким дурманом обволакивали душу. Баршын сразу заметила это и поспешила вернуть его к действительности:
— Батыр! Второй день рыщем по степи, а все без толку. И глаза наши утомились, и душа омрачилась. Не лучше ли нам разъехаться и поискать поодиночке?