Так начались невиданные муки Ошакбая.
Копейщики вышвырнули его из шатра кагана, обвернули сначала кошмой, запеленали, вытянув руки-ноги, как младенца, оставив снаружи только голову. Поверх кошмы намотали циновки, потом перевязали веревками. Получилась огромная продолговатая дыня. Выкатили ее на дорогу и начали пинать изо всех сил. Из золотистого шатра с развевающимися конскими хвостами на шесте вышли первыми каганские полководцы — предводители туменов, тысяцкие и сотники — и тоже попинали до полного изнеможения живой клубок. Докатили его до коновязи, бросили в навоз, а сами, исполненные величия и достоинства, ускакали по своим делам. Теперь настал черед посыльных и конюхов. Пинками прокатили они живой клубок обратно до каганского шатра. В глазах Ошакбая туманилось; внутри его точно шевелилась, копошилась мелкая мерзкая тварь; он часто терял сознание…
Так продолжалось каждый день. Когда заходило солнце и утомленное войско готовилось к ночлегу, Ошакбая развязывали, разворачивали и запирали вместе с рабами. Давали ему только послабляющее свежее кобылье молоко. Измученный, отупевший от побоев, Ошакбай прислушивался к неутомимому пению кузнечиков и думал-думал о родной Инжу, ее непроходимых тугаях вдоль побережья, в которых вольно рыскали барсы и тигры. Монголы называли эту великую реку Хешан-мурен. Он даже во сне слышал шелест ее камышей и тосковал о несравненной красавице Баршын. Часто, не смыкая глаз, встречал бедный батыр зарю. Здесь она всходила не так, как в родном краю; утренние лучя не золотили степь; они подолгу застревали, задыхаясь, в пыли у горизонта. А пыль здесь висела постоянно плотной кисеей от великого множества каганова войска. Сразу же после восхода солнца приходили грубые сарбазы, мучители Ошакбая, вновь пеленали в кошму и циновки, связывали и, кряхтя, зверея, начинали его бить, колотить, пинать, дубасить чем попало…
Как-то еще юнцом по велению отца Ошакбай побывал в Ургенче. Проводник привел его в бозахану — питейный дом. Огромный персиянин, владелец бозаханы, заставил их раздеться до исподнего, после чего пригласил в крохотное сумрачное помещение, похожее на пещеру. Каких только ужасов они здесь не насмотрелись! Ошакбай быстро опьянел от хмельного напитка — бозы. Проводник пил бозу с настоем маковых зерен и, оглушенный наркотиком, начал пространно рассказывать о тех, кто курит опиум, нюхает круглые, как козий катышек, шарики, глотает с ними хлебный мякиш, жует, одурманивает себя гашишем, анашой и путешествует по райским девам. Поразительные чудища рисовались в его воспаленном воображении. И теперь он испытывал такое же полубредовое состояние, как и несчастные в душной бозахане. Он то терял сознание и отправлялся на тот свет, то сознание вновь возвращалось к нему, и он опять катался под пинками мучителей по грешной земле. Со временем он настолько отупел, что уже перестал воспринимать происходившее вокруг.