— А вот я так думаю, Остап Ибрагимович, — потрогал свои кондукторские усы Адам Казимирович. — В Мариуполе заводы, торговый порт, он и после курортного времени не захиреет. Там можно и артель таксистов организовать, братцы.
— Артель таксистов? — остановился теперь уже и сам великий предприниматель, глядя на Козлевича. — Это очень интересно, Адам. Очень интересное предложение… — задумался Бендер, идя дальше. — Артель таксистов… — повторил он уже сам себе.
В этот теплый южный вечер друзья посетили в порту плавучий ресторан с таким же романтическим названием, как и их катер, — «Алые паруса». Много пили, сидя на палубе под яркими звездами южного неба, а великий комбинатор-предприниматель даже несколько раз потанцевал с какой-то грудастой женщиной.
Утром Остап сказал:
— Обращаться в «Интурист» для перевода текста нашей загадочной записки нельзя. Там может быть написано нечто такое… А все переводчики доверенные люди ГПУ, может, и агенты. Да, и нам не следует себя афишировать.
И компаньоны, втроем, отправились в ближайшее фотоателье с рекламой над входом: «Мать, сфотографируй своего ребенка!» А когда вышли на солнечную улицу, то у каждого в руке было по одной трети увеличенного фотоснимка, сделанного с греческой записки.
— Сейчас еще кое-что, — и Остап повел своих единомышленников в аптекарский магазин.
Оттуда все трое вышли в темных очках, и Балаганов, глядя на своих «братцев», рассмеялся:
— Мы как Паниковские, Бендер, Адам! Помните, когда Михаил Самуэльевич злодействовал при переходе улицы у «Геркулеса»? Командор?
— То, что он засыпался, и его били, да, но у нас сейчас другая метода, друзья-помощники.
— Я уже отвык по карманам, командор. Дисквалифицировался… — не понимая еще затею своего командора, сказал Балаганов.
— А я никогда и не занимался этим, Остап Ибрагимович, — пробурчал под усы Козлевич.
— А вас никто к этому и не принуждает, голуби вы мои сизокрылые, — засмеялся великий затейник. — Вот каждому зачиненный карандаш…
— Надо что-то писать? — скривил недовольно физиономию Балаганов. — Знаете, товарищ Бендер…
Но Остап прервал его словами:
— Шура, созывая конференцию детей лейтенанта Шмидта, вы чуть было не стали писателем, не так ли? Так почему вас смущает этот карандаш? Но сейчас у меня вопрос к вам обоим: просили ли вы когда-нибудь милостыню у прохожих?
— Никогда, — твердо ответил Балаганов. — Я предпочитал…
— Догадываюсь, что вы предпочитали, братец Вася.
— Я только однажды, на бензин… — стыдливо отвел глаза в сторону Козлевич.
— Ладно, не будем копаться в прошлом, камрады. Хотя могу сказать, что милостыню я тоже не просил, а требовал. — И вдруг Остап бросился к какой-то проходящей паре курортниц с возгласом: