— Я устал. Поздно затевать такое. Что же касается Иньиго, которого ты называешь мальчуганом, то пусть решает сам.
Малатеста рассмеялся. И сказал, что получил весточку от их давнего и общего знакомца — Луиса де Алькесара. — У этой мрази, — добавил он хладнокровно, как бы между прочим, — дела всегда идут замечательно. Всегда падает, как кошка, на лапы. Судя по всему, разбогатев на серебряных рудниках Таско, он сумел подкупить едва ли не весь мадридский двор. И добиться полного оправдания в истории с Эскориалом, более того, почти полностью обелить себя в глазах короля.
— А он и вправду не виноват? — в упор спросил Алатристе.
— Черт возьми… Не выпытывай. Виноват или не виноват, но скоро воротится в Мадрид. Вместе со своей племянницей.
Он помолчал немного. Поглядел вниз, на канал под Мостом Вздохов. В зеленоватой неподвижной воде таяли сброшенные им комья снега.
— Этот мальчуган, Иньиго…
— Не твое дело.
— Да нет, не совсем… Без меня не обошлось. Я, как ты знаешь, внес свой вклад в их нежные отношения. И мне любопытно, чем кончится любовь с этой вертихвосткой.
— Надеюсь, ты к тому времени уже сдохнешь.
Малатеста высвистал свою давнюю руладу «тирури-та-та». Потом внезапно оборвал ее, еще сильнее согнулся над перилами моста. И при этом движении рукоять его шпаги стукнула о белый истрийский камень.
— Для этого будет сделано все возможное, сеньор капитан. Расстараемся, потрафим вам.
Первым заметил это Гурриато-мавр.
— Следят, — сказал он.
Оставив Себастьяна Копонса и остальных на постоялом дворе и обследовав Челестию на предмет того, как быть, если придется отступать, мы по узеньким улочкам, примыкавшим к церкви Сан-Лоренцо, возвращались домой. Встречные попадались нам только изредка, потому что место это было диковатое — полуразвалившиеся дома, краснокирпичные стены и длинная, крытая почти на всем своем протяжении галерея, тянувшаяся вдоль берега узкого канала, над которым все падал да падал снег.
Навостряя время от времени уши, я ничего не слышал, но в этом городе слух подводит: звуки шагов и голоса очень причудливо распространяются в воздухе или рассеиваются без следа в закоулках и изгибах улиц.
— Уверен, мавр?
— Уверен.
Я больше доверял шестому чувству могатаса, чем пяти собственным. И все же сделал еще несколько шагов, соображая и взвешивая.
— Сколько?
— Один.
— Давно?
— Очень.
Я краем глаза взглянул на него. Гурриато шагал рядом, завернувшись в свою синюю хламиду с капюшоном. И был по обыкновению бесстрастен, словно ничего, что бы ни случилось в эту ли, или в следующую минуту, не могло изменить стезю, по которой, как по лезвию ятагана, следовал он вслепую и невозмутимо.