Все переглянулись. Люди, здесь сидевшие, давно уже крови не боялись, но даже им эти слова представились чем-то из ряда вон выходящим. Трудно и вообразить себе такое — зарезать венецианского дожа посреди рождественской мессы. Все же это чересчур. Это дерзость небывалая, неслыханная.
— Испанцы? — удивленно спросил Паредес.
— Нет. Но во всяком случае — годные для такого дела люди. — Сааведра Фахардо коротко взглянул на капитана Алатристе, а потом показал на Бальтасара Толедо. — Мы с доном Бальтасаром — каждый в рамках своих обязанностей — будем пристально следить за происходящим, оставаясь при этом в стороне от всего, а особенно — от убийства дожа. Что касается непосредственных исполнителей, то один — это священник-ускок[16], люто ненавидящий Венецию… Второй — итальянец. Сицилиец, точнее говоря. — Он опять метнул быстрый взгляд на Алатристе. — Человек крайне опасный и большой мастер своего дела и вдобавок еще — состоит в родстве с капитаном Фальеро. Вот этим двоим и поручено убрать дожа.
— Живыми из собора не выйдут, — предположил Мартиньо де Аркада.
— Внезапность и дерзость нападения могут сыграть им на руку. Впрочем, выйдут или не выйдут — это их дело.
Сааведра говорил с безразличием канцеляриста. И опять взглянул на Диего Алатристе, но на этот раз — пытливо.
— Этот сеньор, сдается мне, знает одного из них. Хотелось бы узнать его мнение.
Ага, теперь все стало на свои места. Алатристе смотрел на огонь свечей. Венеция, участие капитана Фальеро в заговоре и голова дожа — вот цена, которую уплатил Гвальтерио Малатеста за свою жизнь и свободу. Сокрушительный замысел графа-герцога Оливареса, предавшего забвению происшествие в Эскориале, благо за него уже расплатились другие.
— Нет у меня мнения, — ответил он, помолчав. — А когда появится — оставлю, пожалуй, при себе.
— Но я прошу вас, — настойчиво сказал дипломат. — И присутствующие здесь сеньоры — тоже… Вы уж постарайтесь.
Алатристе в раздумье погладил двумя пальцами усы. Он чувствовал, что все взгляды обратились к нему.
— Если это — тот, о ком я думаю, то убивать он умеет.
— А как, по-вашему, важно для него — выйти из собора живым или нет?
— Если согласился войти, так уж, наверно, придумал, как выйти, — пожал плечами Алатристе. — В этом я уверен.
— Так каков же вывод, сеньор солдат?
— А таков, сеньор секретарь, что я бы не хотел оказаться на этой рождественской мессе и на месте дожа — тем паче.
Паредес и Мартиньо де Аркада захохотали, улыбнулся Бальтасар Толедо. Только губернатор, непроницаемый, как всегда, не шевельнулся в кресле. Сааведру же ответ, судя по всему, не устроил. Он всматривался в Алатристе, словно пытался для себя что-то уяснить. «Я был о вас лучшего мнения», — словно говорило его лицо.