— Черт возьми, у нас с тобой поднакопилось общих воспоминаний.
— Все вы врете. Ничего общего с такой тварью у меня быть не может.
— Ну-ну-ну, мальчуган. — Он по-прежнему глядел на меня пристально и в лице не изменился. — Ты, я вижу, раздухарился всерьез. Такие слова произносишь…
— Есть язык, чтобы их произнести, и хватит духу за них ответить.
— Ну, раз ты так считаешь… Тебе, конечно, видней…
Он с совершеннейшим бесстыдством в последний раз потер руки над огнем, потом вытащил из-за пояса и надел перчатки.
— Ладно, все на этом. Я ведь хотел всего лишь посмотреть, какой ты стал. Раз уж счастливый случай свел нас.
Я взглянул на Копонса и Гурриато, которые, стоя у баркаса, посматривали на нас с явными признаками нетерпения. Видно было, что оба еле сдерживаются, чтобы не подойти и не полюбопытствовать. Итальянец будто прочел мои мысли.
— Мне пора. Снеси поклон капитану Алатристе… На днях, полагаю, увидимся…
— Малатеста, — перебил я.
Он недоуменно устремил на меня взгляд, как если бы вдруг ему открылось нечто новое — такое, чего раньше не замечал. Я никогда прежде не обращался к нему по имени или по фамилии, но сегодня впервые взглянул на нашего с капитаном недруга глазами взрослого человека, как настоящий мужчина. Который так же близок от клинка его шпаги, как он — от моей (будь она сейчас при мне).
— Что?
— Вы постарели, ваша милость.
Снова мелькнула жестокая усмешка. На этот раз он лишь на мгновение обозначил ее. И рассеянно провел ладонью по лицу, покрытому давними оспинами.
— Ты прав, — согласился он с печальным цинизмом. — Последние годы не пошли на пользу моему здоровью.
— Но тем не менее остаетесь, я полагаю, смертоносной змеей.
Он секунды три-четыре помедлил с ответом, меж тем как черные холодные глаза пытались определить, куда я клоню.
— Я защищаюсь, мой мальчик, — наконец промолвил он. — Я защищаюсь. Каждый делает что может. Но не тебе меня упрекать. Вспомни-ка пословицу, что больше толку от умного во врагах, чем от дурня — в друзьях. По крайней мере, так считается.
Я решительно мотнул головой. Придет и судный день, подумалось мне, и все всплывет наружу.
— Насчет капитана вы ошибаетесь. Не он вас убьет, а я.
Снова мелькнула злобно-насмешливая гримаса:
— Ого! Я запомню эти слова.
— Не стоит трудиться. Я сам напомню, когда предъявлю счет.
Эти слова были сказаны не ею. Я произнес их негромко и ровно. И еще больше понизил голос, когда добавил:
— Клянусь вам.
Усмешка медленно улетучивалась с его лица. Змеиные неподвижные глаза по-прежнему меня буравили. И никогда прежде я не видел в них такого серьезного выражения.