– Мици, не двигайся, – проговорил он, но окружающий шум почти полностью поглотил его слова.
– Что?! – крикнула она в ответ.
– Не важно. Здесь все равно негде остановиться. Сделаешь это для меня позже? Закрутишь волосы так, как только что? В точности так? Сможешь вспомнить, как это делала? – спросил он.
– Конечно смогу.
– Хорошая девочка.
Тут Димити вспомнила о Валентине и прикусила губу, раздумывая, какими словами все это преподнести матери. Вести о возвращении семейства Обри быстро донесутся до коттеджа «Дозор». Их доставят посетители. Димити не сможет долго держать эту новость в секрете.
– Моя мать скажет… – начала она, но Чарльз прервал ее движением руки.
– Не беспокойся. Деньги сделают так, что Валентина Хэтчер окажется на нашей стороне, – сказал он, и Димити расслабилась, довольная тем, что ей не пришлось ни о чем просить.
В Дорчестере они сделали небольшой круг по городу, а затем покатили по прежней дороге обратно, на восток, так же быстро, как раньше. Димити высунула руку в окно и держала ее в потоке воздуха, играя с ним, стараясь его прочувствовать, позволяла ему с силой отвести ладонь назад, а затем неподвижно держала ее сначала горизонтально, а потом сжимая пальцы в кулак.
– Теперь я понимаю, – произнесла она, обращаясь по большей части к самой себе.
– Что ты понимаешь? – спросил Чарльз, наклоняясь ближе к ней, чтобы лучше слышать.
– Как летают птицы. И почему им это так нравится, – ответила она, не отрывая взгляда от своей руки, которая разрезала набегающий воздух.
Девушка чувствовала, как художник за ней наблюдает, и позволяла ему это делать, не глядя на него в ответ, чтобы он не подумал, будто она возражает. Она смотрела на свою руку, представляя, что летит по воздуху, и на кончики пальцев, светящиеся в лучах солнца. Димити вдыхала пряный запах автомобиля и слушала рокот пролетающего мимо нее мира. Теперь он ей казался совершенно новым. Огромным и удивительным, незнакомым прежде. Местом, где она могла бы летать.
Чарльзу пришло в голову написать полотно, на котором он передал бы душу и корни английского народа. Он сказал об этом однажды за обедом, как раз когда Димити набила рот сыром, маринованными огурчиками и ломтиками хлеба, который испекла Делфина. Хлеб получился таким плотным, что требовал длительного пережевывания, но зато юная стряпуха по совету Димити положила в тесто свежий розмарин, поэтому вкус вышел такой же восхитительный, как и аромат.
– Однажды я написал цыганскую свадьбу во Франции. Это одна из лучших моих вещей, – проговорил художник с достоинством профессионала. – Каким-то образом мне удалось передать в ней народную душу, связь этих людей с землей, на которой они живут. Люди, которых я изобразил, живут здесь и сейчас. Именно на это был обращен взгляд каждого из них – я имею в виду внутренний взгляд. Они могли ощущать свои глубоко ушедшие в землю корни, идущие в прошлое сквозь великое множество лет, хотя некоторые из них даже не знали, кем были их отцы и деды. Они никогда не загадывали далеко вперед и не оглядывались назад. В этом кроется ключ к счастью. В том, что вы осознаете, где находитесь и чем обладаете, и благодарны за это. – Он замолчал, чтобы съесть кусок хлеба. Селеста сделала ровный вдох и улыбнулась, когда он посмотрел на нее. У Димити создалось впечатление, что она уже слышала раньше все только что сказанное. Она взглянула на дочерей Чарльза, у обеих на лицах появилось какое-то отрешенное выражение, и глаза стали словно остекленевшие. То ли они знали, что скажет отец, то ли им было просто неинтересно слушать. Димити поняла, что его слова предназначались ей. – Возьмем нашу Димити, – продолжил художник, и она вздрогнула, когда он произнес ее имя. – Девочка родилась и выросла здесь. Это ее земля, это ее люди, и я уверен, что она никогда не думала уехать отсюда. Никогда не считала, что где-то трава зеленее, чем здесь. Так, Мици?