Начал заплыв хорошо. Даже несколько метров против течения преодолел, чтобы иметь запас… А несет здорово! Вот сила необузданная.
Примерно на полпути я понял, что, в лучшем случае, смогу ухватить Фантазию только за «хвост» — за ее правую оконечность, где острые камни. Да и то придется потрудиться!..
Плыл я неграмотно, не стильно, плыл как большинство: то разводил руками и ногами под водой, то навымашку. Но надежда меня не покидала ни на секунду.
Во рту пересохло. Заломило затылок, наверное, я чересчур высоко держал голову. Мимо проскользнула лодка. Захотелось крикнуть: «Ребята, подержитесь рядом!» Я давно убедился — если поблизости лодка, силы удваиваются.
Но я не крикнул: опять Фимка скажет, что не счетово… И осталось метров десять.
Кое-как по острым камням вышел на берег, покачиваясь от усталости. Упал на горячий песок и лежал, как убитый. Денис и Фимка на чьей-то моторке переехали сюда, перевезли одежду. Присели рядом, об американке пока ни слова. По-моему, Денис и вовсе забыл о ней, главное для него состоялось: я сумел. Но по лицу Соколова я видел — беспокоится. Что же все-таки я попрошу у него? Не выдержал Фимка и первый заговорил об этом:
— В пведелах возможного, — сказал он и пояснил. — Если ты у меня слона попвосишь, так у меня его нет. И, между пвочим, я не миллионев, в кавмане одна вублевка.
— Ладно, спрячь свою засаленную бумажку, — остановил я его.
Фимка перед носом помахивал рублевкой, как веером. Жарко ему стало. Ждет моего приговора. Но я не торопился.
Мы как следует отдохнули. Переехали на водную станцию. А я молчал и этим молчанием, неизвестностью мучал Фимку… Горячее солнце широкими, как весла, лучами било наотмашь по воде, по берегу, по нашим спинам.
— Одевайтесь, — сказал я наконец, — пойдем домой… А ты, Фимочка, подожди, не одевайся. Давай сюда брюки.
— То есть как?
— Очень просто. В этом и заключается американка…
Он инстинктивно схватился за резинку трусов: не пойду ли я еще дальше в своих требованиях? Но трусы я ему великодушно оставил.
Мы стали подниматься по каменным ступенькам. На набережной было людно. Денис шел сзади и беззвучно смеялся: в его руках узелок — штаны и рубаха Соколова.
Мы пересекли набережную и парк. Вышли на проспект. Я старался не замечать умоляющих глаз Соколова. Наконец, он прошипел:
— Жестокий ты человек, Севгей.
— Что ты! Был бы жестоким, я бы у тебя потребовал… знаешь что? Чтобы ты в кружки больше не записывался.
— И учился без плохих оценок, — добавил Денис, — и не списывал контрольные.
— Ты же сам мне давал! — огрызнулся Фимка.