Станция Университет (Руденко) - страница 56

Сгоняв на Курский вокзал, Сева чудом взял два последних билета в переполненный поезд «Москва-Сухуми». «До Сухуми не поедем, — сообщил мне Сева план нашего маршрута, — выйдем в Туапсе, пересядем на электричку и домчим до «Буревестника»». В плацкартный вагон я вошел с таким чувством, будто отправлялся в путь, конца которому не предвиделось. В вагоне стояла несусветная духота. Все из-за того, что окна были наглухо задраены назло всем ветрам — и маленьким, и большим. Едва поезд тронулся, отъезжающие начали трапезничать. В ход пошли яйца вкрутую, извлекаемые из разноцветных пластмассовых контейнеров, вареная курица из шуршащей фольги, хлеб и сыр, завернутый в газету «Труд». Проводники забегали с чаем в подстаканниках, зазвучал перезвон нетерпеливых стопок. Одни стали разгадывать кроссворд, другие перекидываться в «дурака», третьи — достали шахматы, а где-то в конце вагона послышался перебор гитарных струн. Мы с Севой глядели на все не без любопытства, но мысль о тяготах 36-часового переезда тревожила и не оставляла нас. Особенно пугала неотвратимость двух ночевок на узкой верхней боковой полке — всегда боялся упасть. Ночью, под стук колес и многоголосый храп в духоте вагона, щедро приправленной ароматом чеснока, я размышлял о своей несчастной любви.

Утром я проснулся раньше Севы и сел на одну из нижних соседских полок, ожидая его пробуждения. Снова все вокруг ели яйца и разворачивали плавленый сыр «Дружба». «Поскорее бы пролетел этот день», — думал я.

Наконец простыня на верхней боковой полке зашевелилась. Через мгновение из-под нее появилась Севкина голова, а еще через минуту Сева уже свешивал с полки ноги, готовясь спрыгнуть вниз. Прямо под Севой, на нижней полке, сидел и с удовольствием ел бутерброд с сырокопченой колбасой пожилой мужчина с вытянутой, яйцевидной головой, абсолютно лысый. Он был совершенно умиротворен, улыбался и излучал радость солнечного утра. Как вдруг… Я даже не поверил… На моих глазах обе Севины ступни изящно опустились на лысину мужчины. Все замерли и, раскрыв рты, ждали, что же теперь будет. Неловкость могла бы разрешиться мгновенно, однако Сева не ведал, что творит, и убирать ноги с головы соседа отнюдь не спешил. «С добрым утром», — доброжелательно обратился к зрителям Сева и улыбнулся, пальцами ног нежно массируя черные густые брови лысого попутчика, который сначала перестал жевать, а потом и дышать. Он очень хотел, чтобы эпизод остался незамеченным. Не получилось. Теплое Севино приветствие осталось без ответа. Я еле сдерживался, чтоб не расхохотаться, а купе уже гоготало вовсю. Невозмутимым оставался лишь лысый мужчина. Наконец он поборол природную деликатность. По-прежнему не шевелясь, он вежливо обратился к Севе: «Простите, молодой человек, не могли бы вы убрать ноги с моей головы?». Теперь оцепенел Сева, правда на мгновение. С трудом перебарывая смущение, скрыть которое было невозможно, он извинился с достоинством, чем исчерпал эпизод. Два джентльмена нашли выход из положения. Потом Сева спрыгнул с полки и, хмурый, пошел умываться.