Шел второй день премьеры. Губернатор Гихилиан вместе со всем своим кабинетом сидел в шикарном ложе открытого амфитеатра и с отвращением смотрел на происходящее на сцене действо. Спектакль ему совсем не нравился, но приходилось терпеть. Произведение, которое обожал сам президент Охо Рабзол и особенно его супруга, обязаны были посмотреть все без исключения крупные и средние чиновники. Иначе на стол президента мог лечь подробнейший донос, а он не совсем понимал, как можно не любить такое искусство.
Сюжет спектакля был, если говорить мягко, немного странным. В нем рассказывалось о жизни одного молодого художника, который от хронического безденежья и вечной голодухи изобрел новый способ написания картин. Делал он просто. Художник брал несколько чистых стаканов и наливал в них по сто миллилитров растительных красок различных цветов, потом аккуратно ее выпивал и взбалтывал животом. Когда краска в желудке слегка перемешивалась с желудочным соком, он вставлял два пальца в рот и на холст выплескивался готовый натюрморт. Все! Дальше художник сушил картину и продавал за бешенные деньги. С большими деньгами к художнику пришла и большая слава, а за ней и любовь в количестве семи крепких телом и духом невест. Каждая невеста была с большими запросами, так что парню пришлось потрудиться для их обеспечения. Этим он заработал себе язву. Вдобавок, каждая невеста, если уж и не знала о существовании соперниц, то, по крайней мере, догадывалась, и потому отчаянно пыталась привязать к себе богатого жениха. Никто из них не была оригинальной, и вся привязка делалась через постель и ребенка, отчего бедолага к язве желудка получил крайнее истощение сил. Он спохватился только в реанимации. В течении долгих скучных дней переосмыслил свою жизнь и, послав подальше своих горячо любимых поклонниц, решил сменить сексуальную ориентацию и уйти творить в горы. Решение далось на удивление легко, горы он всегда любил. И насчет ориентации чувство собственного достоинства не особо возражало, тем более что ему всегда нравилось смотреть на обнаженные скульптуры античности, особенно на нижнюю их половину.
Таков сюжет был вкратце — совершенно имбецильный.
Во время девятого акта, когда актер, игравший главную роль, в очередной раз сотворил свое произведение, Гихилиану стало особенно противно. Он с трудом подавил свой спазм в желудке и, склонившись к Валонсио, шепнул:
— Меня сейчас самого стошнит, честное слово. Я не могу больше на это смотреть.
Его секретарь понимающе закивал.
— Нам нет необходимости смотреть все от начала до конца, — также шепотом ответил Валонсио. — Можно втихаря смыться.