— Яша? Яков Филиппович? — услышал он вдруг удивленный и очень знакомый женский голос.
Курганский медленно поднял отяжелевшие веки. Перед ним стояла тонкая высокая женщина в сером платье. Большая черная коса стянута в узел. Немного раскосые глаза смотрели на него радостно и настороженно. Морщинки, перерезавшие лоб и лучами рассыпавшиеся у глаз, выдавали уже не первую молодость.
— Боже мой! — не веря своим глазам, испуганно проговорил Курганский. — Неужели это ты? — Он вскочил с кресла.
— Я.
— Маша! — Курганский протянул к ней руки. — Откуда? Когда? Какими судьбами?
Он быстро задавал вопросы, словно боясь, как бы эта неожиданная, немыслимая, невероятная встреча не оборвалась.
— Милая…
Он обнял ее и, все еще не веря случившемуся, поцеловал в щеки, лоб, губы.
— Не надо, Яша, хватит… — чуть отстранив его, тихо проговорила Маша. — Пойдем ко мне, вниз…
Они спустились на первый этаж в небольшую комнату, заставленную мебелью. Маша усадила гостя на диванчик, сама примостилась на единственном стуле.
— Каким чудом здесь? Почему столько лет не писала? Почему не отвечала? Где ты была все эти годы? — не дожидаясь ответа, вновь спросил Курганский.
— Долго рассказывать. А теперь вот хозяйка этой гостиницы.
— Придумали работенку для боевого офицера!
— Я уже давно отстрелялась, Яша.
— Неправда.
— Могу паспорт показать.
— После того, когда тебя увезли в госпиталь, я всюду писал, искал.
— Я получила твои письма… — грустно ответила Маша.
— У тебя кто-то есть? — в упор спросил Курганский.
— Возможно! — с вызовом бросила Маша.
Он почувствовал фальшь в ее голосе.
— Извини.
— Ничего. Дело житейское. А какова твоя судьба, комбат? Небось уже детишек мал мала меньше?
— Были да сплыли. Поразлетались. Только не мои. Братишки: троица… Все в люди вышли. Свои семьи завели. Вот так. — Он тяжело и продолжительно закашлялся.
— Не женился? Ты же еще молодой, Яша, красивый.
— Не пришлось. Та, которую любил, забыла. Да, пожалуй, с таким приданным, как моя троица, и не взяла б…
— Взяла бы. Только не смела.
Мария тяжело поднялась, подошла к столу, включила чайник. И вдруг острая боль обожгла грудь Курганского. Он увидел, как напряженно, медленно шла Маша, прихрамывая на ногу, не сгибая колена.
— Маша, родная, — хрипло проговорил Яша, целуя ее руки. — Дорогой ты мой человек! Зачем же спряталась, зачем ушла… от счастья?
— А пришло бы оно, Яша? Быть тебе в тягость? Ты же орел, а я… — Маша горько улыбнулась. — Одна нога прострелена, другую чуть выше колена — долой. Куда тебе с таким инвалидом? Камнем висеть на шее?
— Перестань сейчас же… — Яков прикрыл ей рот рукой. — Ты же не знаешь, как я ждал. Не знаю почему, но любовь, один раз осчастливив и тут же осиротив, больше не приходила. Я был привязан к своим младшим братишкам. За каждого готов отдать всего себя. Но то, что приносит неизбывную радость и тревогу, грусть, смятение, озарение, все это пришло и ушло с тобой.