— Зачем так? Я же ваш друг, поверьте… И лежачего не бьют — такова традиция, — скучно отозвался Шабадаш. — Почитайте мои работы. Давайте сообща напишем очерк или корреспонденцию. Хочу посмотреть, как вы собираете факты, как пишете. Творческий процесс, в общем.
— Пока еще глядеть не на что. Ну что ж. Посоветуюсь с деканом.
А несколько дней спустя в кабинете журналистики университета они сидели вдвоем, читали большой очерк Шабадаша.
— Он действительно так плох? — спросил Виталий, когда чтение было закончено.
— Действительно, — вздохнула Елена. — Его надо в корне переделать.
— Вы неисправимы, Виталий, — разочарованно произнесла Ивченко, вновь прочитав переделанную Виталием рукопись.
— И вы тоже, — насмешливо ответил Шабадаш.
— Я? — удивилась Елена. — Почему?
— Четыре года на одном факультете и все на «вы». Это же противоестественно, — заметил Виталий.
— Ах вот что. Не замечала…
— А я ломаю голову: отчего?
— Не стоит тревожиться из-за этого. А вот очерк, который надо было переделать, нисколько не лучше, понимаете?
— «Понимаешь?» — поправил Шабадаш.
— Вы не сделали…
— «Ты не сделал…» — снова прервав Лену, настойчиво повторил Виталий.
— Ну ладно. Это уж не столь важно, — согласилась Ивченко. — Так вот что: ты не нашел лучшего, как просто «освежить» плохо написанное. И пошел в этом по пути парикмахеров, освежающих своих клиентов терпким и острым одеколоном. Этим одеколоном несет от рукописи за три километра. Послушай вот первый же абзац: «Розовый диск солнца прямо над головой, белая барашковая пелена облаков медленно плыла с запада на восток. Цвела сирень. В воздухе пряно носился запах акации. Заводские гудки надрывно звали на работу. Он шел и думал: „Сегодня всех положу на лопатки. Дам не менее чем 150 процентов, внесу достойный вклад в выполнение плана второго квартала“».
— Кафедра требует красок и психоанализа, — мрачно сказал Шабадаш. — Раз требует, пожалуйста: в одном абзаце и то, и другое.
— Хороши краски, — искренне рассмеялась Елена. — Я уже не говорю о том, что во всех остальных абзацах лишь перечисление цифр и обязательств. Но и этот, так называемый «красивый абзац», ведь не плод твоих наблюдений, а погоня за цветистостью, неудачный пересказ того, что где-то уже читал или слышал. Безвкусное, прости, нагромаждение. Неужели не чувствуете?
— «Не чувствуешь». И не надо так с плеча, мне же больно, — тихо заметил Виталий.
— Прости. Но подумай же: солнце прямо над головой бывает не утром, когда идут на работу, а позднее. А может, он шел на вторую смену? Так тогда оно уже, по-моему, клонится к закату. Да и когда солнце над головой, оно вроде бы не розовое. Но это уж ладно: как кому видится. А почему гудки надрывно зовут на работу? Война что ли, или стихийное бедствие? Кстати, у нас гудки уже давно отменены: борьба с шумом. И зачем уж «он шел и думал: всех положу на лопатки, дам 150 процентов». Неужели ты не чувствуешь здесь пародии?