И порой от беззаботности, порой из благодарности, а иногда, возможно, и из расчета Генрих не только закрывал глаза на более чем легкомысленное поведение своей жены, но даже частенько мирил ее с любовниками. Так было с виконтом де Тюренном, позже с герцогом де Буйоном.
Послушайте, что он сам рассказывает, как за это брался: «Любовники следовали один за другим. Их количество извиняет то, что я не могу их перечислить. Этот здоровенный виконт де Тюренн, которого она вскоре сослала, как и предыдущих, найдя диспропорцию в его сложении… Она сравнивала его с пустым облаком, поражающим лишь внешним видом… Итак, этот плачевный любовник в отчаянье, после полного слез прощания укрылся в глуши. Я знал этот секрет, но… делал вид, что не знаю ничего, и упросил мою целомудренную жену его вернуть. Она сделала это, но очень неохотно».
И он добавляет, наш добрый король Генрих, качества которого мы знаем недостаточно, несмотря на количество его обожателей: «Что скажете вы о моей терпимости, разгневанные мужья? Не боитесь ли вы, что ваши жены оставят вас, чтобы явиться ко мне, ибо я друг природы? Или думаете вы, что с моей стороны это обычная трусость? Вы будете правы, веря в это, а я — веря в то, что, если бы я вел себя иначе, у меня было бы больше носа, чем королевства, и больше болтовни, чем денег!» Потом он добавляет, он, который умел на протяжении своего мудрого гасконского существования так хорошо извлекать из всего пользу: «Достоинства этой дамы, такой, какая она есть, расслабляли ее братьев и королеву-мать, ожесточенных против меня. Ее красота привлекала на мою сторону множество дворян, и красота эта удерживала их при мне. Ибо не было ни одного сына благородной фамилии, ни достойного приятеля, который не был бы однажды поклонником королевы Наварры. Она не отказывала никому, принимая, как придорожное дерево, подношение любого прохожего».
Согласимся, что мы, простые историки, были бы слишком непримиримы и жестоки, называя преступлениями эти очаровательные грешки Маргариты, которые ее муж так рыцарски ей отпускал. И он был прав, наш добрый Генрих, когда говорил, что его жена успокаивает своих братьев и королеву-мать, ожесточенных против него, свидетелей дела Ла Моля и Коконнаса. Ведь тогда, не будь его жены, он свободно мог бы лишиться и своей головы. Вот в нескольких словах в чем состояло это дело, к которому мы возвращаемся.
В Варфоломеевскую ночь Генрих Наваррский спас жизнь, но потерял свободу. Он стал пленником Лувра и очень хотел бежать. Между тем герцог Анжуйский был назначен королем Польши, и было решено, что он отправится из Парижа 28 сентября 1573 года и что его сестра Маргарита и весь двор будут сопровождать его до Бламона. Маргарита в это время была в самых тесных отношениях с братом, и мы склонны думать, что Беарнец сделал по отношению к герцогу Анжуйскому то же, что сделал по отношению к виконту Тюренну. Герцог был любимцем королевы-матери, а значит, прекрасной защитой для пленника. Итак, две причины толкали Беарнца бежать. Первая — то, что герцог Анжуйский, его защитник, удаляясь, не мог уже его оградить, и вторая — когда двор отправится сопровождать герцога, слежка за ним будет ослаблена.