Погода в духе романов Сименона. Комиссар Мегрэ в тяжелом длинном пальто, впитавшем всю влагу дождливого осеннего дня, входит в кабачок «Три мушкетера», что на рю де Плесси, и заказывает рюмочку анисовой водки. Достает громадный носовой платок, разворачивает его, подносит к носу и оглушительно сморкается…
* * *
Знакомый дом. Верхние этажи тонут в тумане. Екатерина идет мимо пустой скамейки, на которой старый актер развлекал ее своими историями. Вечность назад.
Знакомая дверь. Екатерина достает из сумочки ключ. Чужую дверь сразу и не откроешь, но эта, кажется, ничего, ключ поворачивается довольно легко. Она входит внутрь. Знакомый слабый аромат сушеных трав, тепло и особая тишина, когда никого нет дома, тишина пустоты, усиленная осознанием чужести этого дома, охватывают молодую женщину.
В комнате слегка сумрачно и печально. За стеклянной стеной — пелена тумана, в центре ее — круг блеклого болезненного солнца. С высоты птичьего полета угадывается змеиный извив реки, но ни деревень на противоположном берегу, ни леса не видно. Мир тонет в миражной белесости. Декорации из ночного кошмара. Но действующее лицо лишь одно — Екатерина. Постояв несколько минут около окна, физически почувствовав сырость и неуют за стеклом и поежившись, Екатерина командует себе: «К делу!»
С чего же начать? С чего начинают сыщики в романах? Ну, они подходят к бюро или письменному столу, выдвигают ящики, просматривают бумаги, быстро пробегают пальцами внутри ящиков в поисках тайника и, как правило, находят этот самый тайник. Вероятно, существуют определенные правила игры — где искать и как искать. И очень помогла бы мысль о том, что же надо искать.
«— Зачем ты здесь? — не выдержал внутренний голос.
— Чтобы узнать, что произошло с молодой, красивой женщиной, которая вдруг умерла.
— У тебя, как у всякого уважающего себя детектива, должна быть гипотеза, рабочая версия — так, кажется, это называется — того, что произошло. У тебя есть что-либо подобное? Как по-твоему, что могло произойти?
— Ну, гипотеза номер один. Она покончила жизнь самоубийством. Проводила мужа, прошлась по магазинам, вернулась домой, нагруженная пакетами, сварила кофе, поужинала, вымыла посуду, приняла яд, который держала завернутым в листок из блокнота, запила апельсиновым соком, легла в кровать и умерла. Причем не просто уснула, а умерла в муках, чего не могла не знать заранее. Уж если человек задумал свести счеты с жизнью, то должен узнать кое-что о яде, которым собирается воспользоваться. Хотя бы из-за любопытства».
Екатерина взяла том БСЭ (самый доступный источник!) и прочитала статью о стрихнине, о мучительных титанических судорогах и особой, «сардонической» улыбке, застывающей на лице трупа. И не оставила ни строчки, ни полстрочки, которые пишут, как Екатерина представляла себе, в состоянии истерии, страха, безнадежности, пытаясь объяснить, оправдаться или, наконец, избавить своих ближних от подозрения, которое непременно падет на них.