— Я тоже соскучилась. Ничего, я надеюсь, она скоро вернется. В последнем письме она пишет, что очень ей нас с тобой не хватает, слышишь? Причем не столько меня, сколько тебя, судя по всем ее вопросам — что-то он ест-пьет, гуляет ли по ночам… Меня она не спрашивает, гуляю ли я по ночам и что я ем!
Она налила Куперу молока и опять легла в постель в надежде уснуть. Но мысли ее, как и следовало ожидать, вернулись к фотографии, все детали которой она уже знала наизусть.
«Что же там такое в этой фотографии, — в который раз спрашивала себя Екатерина, — что? Семья толстяков? Вряд ли. То есть, может, и они, но мы оставим их на потом. Моя женская интуиция при взгляде на них молчит, а если и говорит, то совсем не то».
Вспомнив о женской интуиции, Екатерина вспомнила также о следователе Леониде Максимовиче и почувствовала угрызения совести. «Еще чуть-чуть поиграю и пойду сдаваться! — пообещала она себе. — Так, что еще? Меня интересует машина, синяя иномарка. Номер виден неотчетливо, но если увеличить изображение… Как?» Екатерина вскочила с постели и босиком бросилась в соседнюю комнату к телефону. Купер, мирно умывавшийся, сидя на ковре, с испуганным «Мр-р-р!» взлетел на книжный шкаф.
Услышав знакомое хрипловатое «алле» через «е», Екатерина закричала:
— Галка, ты? Голос какой-то не твой!
— Здрасьте, — послышалось в ответ, — неужели Катька? Ну, мать, ты даешь! Ты б еще лет десять не звонила… Голос не мой! А какой может быть голос у нормального человека, женщины, можно сказать, которого, то есть которую, будят в пять утра? А как я выглядываю, ты хоть помнишь?
— Помню, помню… Уже восемь! Почти. Кто рано встает, тому Бог дает!
— Короче, чего надо?
— Деловая ты стала!
— Катька, чучело, ни за что не поверю, что ты звонишь просто так об такое время суток! Ты у нас деловая, капиталистка, время — деньги, не то, что мы. А мы, что ж, мы, как все, крутимся, друзей не забываем. Ну?
— Баранки гну!
Задушевный бесконечный треп ни о чем и обо всем, полузабытый школьный сленг, всякие смешные словечки, придуманные ими самими, тайны, известные только им двоим, хохот по малейшему поводу и без и полное доверие, когда веришь другу больше, чем себе, — вот что связывало этих двух девочек, а теперь вполне взрослых женщин, на протяжении полутора десятка лет.
Галка, некрасивый, веснушчатый, коренастый подросток, с фигурой, похожей на обрубок, бойкая и драчливая, как мальчик, вошла, вернее, ворвалась в жизнь Екатерины, когда той было лет двенадцать. Однажды вечером она позвонила в дверь их квартиры, в слезах и соплях, и, рыдая, бросилась на шею Татьяне Николаевне к немалому удивлению последней.