И так он стал ей противен, что лицо само по себе скривилось в презрительной гримасе.
– Правильно Игнат сказал! – выплеснула она. – Шлюху ты из меня сделал! Пальцем в меня тыкают!.. Тебе этого мало, да? Хочешь, чтобы в меня еще и плевали? Как в изнасилованную шлюху!
– Никто не будет плевать, – нахмурился Юршин.
– Да твоя жена первая вой поднимет!
– А вот жену мою трогать не надо!
– Но ведь поднимет!
Юршин махнул рукой, устало опустился на диван, с озадаченным видом постучал пальцами по подлокотнику.
– Ладно, изнасилование отпадает… Остается ствол… Но ты должна понимать, что из тюрьмы Пауст не выйдет.
– Мне все равно, – сказала Лия, настороженно и с опаской глянув на Гошу.
– Что значит все равно? – вскинулся он.
– Я его не сажала. И убивать не собираюсь. И если что, его крови на мне не будет.
– Ты его сдала!
– Это совсем другое…
– Да нет, не другое! Все к одному!
– Отстань от меня! – Лия закрыла лицо руками.
– Ты сама по себе шлюха! – зло уколол Гоша. – И не я тебя такой сделал.
– Пусть будет так! Только оставь меня в покое!
Больше всего она хотела остаться в одиночестве, лечь на живот, зарыться лицом в подушку и выплакаться всласть. Тогда и на душе станет легче. И вина перед Игнатом померкнет…
– Значит, не насиловал он тебя? – Гоша сощурился, осатанело глядя на нее.
– Отстань!
– Сука ты!.. Ты даже не представляешь, какая ты сука!
Его глаза вдруг налились кровью. Лия испуганно вжалась в спинку кресла, с ужасом глядя на Юршина. Девушка вдруг решила, что он собирается убить ее.
Пугающе глядя на Лию, Гоша медленно приблизился к ней и вдруг, резко и больно схватив за волосы, стащил с кресла на пол. И сам навалился на нее. Она не хотела раздвигать ноги, но Юршин силой заставил ее это сделать. Он бы задушил ее, если бы она не подчинилась.
* * *
Тщедушный давно не бритый мужичок сидел на дощатом настиле и, глядя в пустоту, шлепал небрежно сжатым кулаком по своей ладони. Пучеглазый долговязый мужик с острым и тонким носом скреб себя грязными ногтями по сильно выпирающему кадыку. У мужичка это нервное. Шлепая кулаком по своей же ладони, он давал понять, что связываться с ним опасно. Самому страшно, а он других напугать хочет. У Игната это вызывало лишь насмешку. А у долговязого чесотка, поэтому пальцы не знают покоя.
Игнат мог бы вломить и тому, и другому, но смысла в этом никакого не было. Ну, прекратит мужик шлепать кулаком, что от этого изменится? А долговязый чесаться не перестанет… Вот если бы из камеры их обоих выгнать, но так это невозможно.
Игнат вздохнул, глядя в потемневший от сырости потолок. Попал он, что называется. Реально попал. Узнал его Юршов. Увидел в темной беседке и узнал. Понял, к кому Игнат намылился, и подключил к делу ментов. И ключи от квартиры им дал. Поэтому и взяли они его тепленьким…