Оказавшись внутри, она застыла и прислушалась.
По клавиатуре компьютера бодро застучали пальцы. Магда была на противоположной стороне лаборатории, у пульта связи. Уэверли как можно тише подъехала на стуле к кровати. Ей едва хватило сил слезть со стула, но каким-то чудом она все же перекатилась с него на матрас. Нога взорвалась болью, и она чуть не закричала. Она проползла по кровати, пока под щекой у нее не оказалась прохладная подушка.
Кончиком ноги она отпихнула стул в угол, надеясь, что Магда его не заметит.
Магда могла не обратить внимания на стул, стоящий не на месте, но могла ли она не заметить трубку капельницы, которую Уэверли вырвала из руки? Двух этих подсказок вместе будет достаточно даже для такой тупицы, как Магда.
При мысли о том, что ей придется сделать, она покрылась испариной.
Уэверли подняла с матраса иглу для капельницы и осмотрела ее. Она была пластиковой и подвижной. Достаточно узкой. Уэверли изучила сгиб своего локтя. Ранка, оставшаяся от иглы, уже засохла. Кожа была красной, воспаленной и сильно болела.
Уэверли отковырнула от кожи засохшую кровь. Она легко отошла. Из прокола засочилась кровь, и Уэверли, слизнув ее языком, увидела под ней крошечную ямку. Ей бы не помешало немного света, но и неяркого освещения, проникавшего из лаборатории, было вполне достаточно.
Кончиком иглы она для пробы нажала на ранку. Боль пронзила руку до самых костей.
Магда была уже возле двери.
Как можно быстрее Уэверли воткнула иглу в руку. Боль прожгла ее огнем. Изо рта у нее вырвался мучительный стон, и она застыла на месте. Магда, мурлыкавшая себе что-то под нос, теперь замолчала.
Уэверли откинулась на подушку и закрыла глаза, тяжело переводя дыхание. Ее рука пылала болью, и ей так хотелось, чтобы пришла Магда и вколола ей очередную дозу. Но этого нужно было ждать еще несколько часов. Она не знала, сможет ли вынести это ожидание.
Ей показалось, что кто-то за ней наблюдает, и она заставила себя дышать спокойнее. Приоткрыв один глаз, она увидела тень, которая промелькнула на пороге и исчезла.
Стараясь не шуметь, Уэверли закрепила ремни на ногах и руках, попытавшись, чтобы они смотрелись примерно так же, как раньше. Чтобы сделать это, ей пришлось перегнуться, и нога ее при этом, казалось, готова была оторваться от тела.
Она не представляла, как вообще сможет заснуть с такой болью, но все же закрыла глаза. Она лежала совершенно неподвижно, совершенно неподвижно, совершенно неподвижно, позволяя боли заполнить каждую клеточку ее тела. Потом она потеряла сознание.
В ее лихорадочном сознании проплывали ритмичные гулкие звуки, похожие на шум работающего насоса. Ей был знаком этот звук; она уже слышала его на «Эмпирее».